группового самоубийства в предместье Лондона около года назад. В последние недели это переросло в настоящее наваждение; можно было подумать, что ему открылась высшая истина. Господи, да надо было сматываться, как только Рэндел приказал достать цианид! Но он не верил, что этот человек доведет дело до конца. Когда все они будут сидеть вокруг и таращиться друг на друга в ожидании, что начнут падать как мухи, тут уж деваться будет некуда. Их это не очень позабавит, не говоря уже о брате Мартине.
— Иди, брат Самуил, иди же, не заставляй себя ждать.
К несчастью, брат Мартин уже искал его, зорко оглядывая толпу. В последнее время вера брата Джона явно пошатнулась. Он нуждался в помощи, а может быть, и в принуждении. Его отношение к брату Мартину утратило былой энтузиазм, и это позволить ему беспокоило учителя. Неплохая пришла мысль первому вкусить нектар загробной жизни.
— Брат Джон, где ты? Я тебя не вижу. Негр выругался про себя и отозвался:
— Я здесь, брат Мартин.
— Выйди вперед, брат, чтобы мы все тебя видели. Тебе предоставляется честь повести нас за собой.
— О, я не достоин подобной чести, брат Мартин. Только ты можешь вести нас! — Брат Джон облизнул губы и с беспокойством оглянулся на двери.
Брат Мартин засмеялся:
— Мы все достойны! Подходи и испей первым. — Он приблизился к чаше и, зачерпнув белым стаканчиком темно-красную жидкость, протянул его негру. Все повернули головы и посмотрели на брата Джона. Словно догадавшись теперь о его намерениях, брат Самуил широко расставил ноги в дверном проеме, отрезав путь к отступлению.
— Ах ты, дерьмо! — хрипло зарычал брат Джон и ударил толстяка ногой в пах. Брат Самуил упал на колени, схватившись за свои гениталии. Путь был свободен, и брат Джон одним прыжком вылетел в ночную тьму, еще более непроглядную, чем полумрак церкви. Вылетел и остановился.
Чьи-то холодные липкие щупальца окружили его со всех сторон и пробежали по коже ледяным прикосновением. Он вздрогнул и огляделся, но не увидел ничего, кроме расплывчатых точек далеких огней. Он попытался отступить, но эта липкость, казалось, приклеилась к его телу. Он с ужасом ощутил, что щупальца проникли в его голову и прикоснулись к чему-то в его сознании. «Нет, я не хочу!» — протестовал в нем какой-то голос, но другой тут же ответил: «Да, да, ты хочешь!»
Другие руки схватили его за горло, но это были уже не призрачные, а вполне реальные, огромные и сильные руки брата Самуила. По мере того, как их обоих все больше обволакивала чернильная тьма, хватка сжималась, а мысли брата Джона, спотыкаясь, уносились прочь от бесплотных щупалец тьмы, разрушавших его рассудок. Он опустился на каменные ступени перед храмом. Толстяк никого отсюда не выпустит. Но негр постепенно начал понимать, что брат Мартин был прав: это и есть бессмертие, которого они добивались. И хотя его тело содрогалось от боли, что-то внутри него трепетало от счастья. Ты был прав, брат Мартин, ты был ох как прав! Он восторженно осклабился, несмотря на то что сквозь сдавленную глотку в легкие уже не поступал воздух. Его налитые кровью глаза заволокло чернотой, и вскоре в сознании уже не осталось ничего, кроме всеобъемлющей, всепоглощающей тьмы. Да будет так.
Брат Самуил втащил его обмякшее тело в храм, и Тьма проползла следом, жадно устремляясь во все щели и задувая слабо мерцающие свечи. Не обращая внимания на крики ужаса, брат Мартин закрыл глаза и воздел руки, приглашая Тьму в свою церковь.
— Мы выпьем яд и сольемся с тобой, — провозгласил он и удивился, услышав, как ему показалось, издевательский смех. Очень похожий на смех брата Джона. Одна за другой с шипением догорали и гасли свечи, пока наконец все не погрузились во тьму...
— Скажи им, чтобы не поднимали шум, Алекс. Если власти пронюхают, что здесь проходит тайная сходка, у тебя отберут лицензию. — Шейла Брайен подняла стеклянную пинтовую кружку и проверила, не осталось ли на донышке грязи. Такому тщательному осмотру кружки в этом пабе подвергались далеко не всегда, но ведь и комендантский час вводят не так уж часто. Интересно, во время войны тоже были такие ограничения? Шейла считала, что нет, хотя откуда ей знать? Война случилась еще до ее рождения.
— Они ведут себя нормально. Никого не беспокоят. — Алекс посмотрел на свою жену с нескрываемым раздражением.
Это был крупный мужчина с огромным животом и громоподобным голосом, и чтобы управляться с ним, нужна была женщина под стать. Ему уже исполнилось сорок, а она только недавно разменяла четвертый десяток, однако благодаря сходству могучих форм они казались ровесниками.
— Не понимаю, что у тебя с ними общего, — сказала Шейла, водружая на стойку тщательно вымытую кружку. Наклонившись за следующей, она уронила в мутную мыльную воду пепел сигареты, торчавшей у нее изо рта.
— У них правильные идеи, вот что, — запальчиво ответил Алекс, с шумом поставив поднос на сушилку. — Они хотят пропустить еще по одной.
— Тогда будут пить из этих. Я не собираюсь подавать им чистые кружки.
— Конечно из этих. Кто, черт возьми, просит новые? Не понимаю, что на тебя иногда находит. Если бы не эта компания, мы бы сегодня ни гроша не заработали. Из-за этой заразы все сидят по домам.
— В постановлении властей говорится, что вечером выходить опасно.
— Все это вранье. Они что-то задумали, вот и все! Что-то такое, чего никто не должен видеть.
— Не будь идиотом. Сам видел по телевизору, что творится. Уличные беспорядки, пожары, убийства.
— Ну да, кто-то напускает на нас нервный газ. Проклятые левые, вот кто это делает. Получают его от своих друзей из-за границы.
Шейла выпрямилась над мойкой и мокрой рукой вытащила изо рта сигарету.
— Что ты мелешь? — спросила она, возмущенно глядя на мужа.
— Все знают, что за этим стоят коммунисты. По радио тебе этого, конечно, не скажут, но ты спроси любого. Следующим будет Нью-Йорк или, может быть, Вашингтон. Вот увидишь. Потом Париж и Рим. Все. Кроме России, само собой.
— Ну и околесицу ты несешь, Алекс. Похоже, эти пропойцы снова напичкали тебя своими идеями?
Апекс оставил ее вопрос без внимания и начал наполнять кружки.
— Если хорошенько подумать, так оно и есть, — упрямо проворчал он.
Жена выразительно закатила глаза и снова принялась драить кружки. Как бы то ни было, в городе введено военное положение. Это действительно вызывает беспокойство. Понятно, если бы такое произошло где-нибудь за границей. Но только не в Англии. Не в Лондоне. Почему они требуют, чтобы горели все лампы? Боятся Тьмы? Все называют это Тьмой, потому что это происходит по ночам. Говорят, что люди теряют из-за этого рассудок и начинают блуждать по улицам, устраивая пожары и убивая. Какая- то бессмыслица. Она сама видела, как рано утром по улице пронеслись военные грузовики, подбирая праздношатающихся, и куда-то их увезли. Она наблюдала за ними из окна, когда ей однажды ночью не спалось. Какой-то бедолага лежал прямо на мостовой, накрыв голову руками. Пальцы у него были окровавленные, потому что он пытался открыть крышку люка, но она, видно, была слишком тяжелой или он не смог как следует ухватиться. Когда его бросали в машину, он не сопротивлялся, не сказал ни слова. Лицо у него было смертельно бледное, как у привидения, а глаза черные, полузакрытые. Она вздрогнула. Совсем как в одном старом фильме ужасов.
— Куда подевался весь слабый эль, будь он трижды проклят?
Она оторвалась от своих мыслей и переключила внимание на мужа.
— Не ругайся в баре, Алекс. Я же тебя просила.
Он посмотрел на Шейлу, затем окинул взглядом зал.
— Да там почти никого уже нет.
— Не важно. Ты должен отучиться от этой привычки. В этом нет необходимости.
«Глупая корова», — сказал он про себя.
— Не могли же мы его весь израсходовать. Последние две недели торговали только до обеда.
— Алекс, в погребе его полно. Надо только взять на себя труд спуститься и принести.
Алекс с недовольным ворчанием нагнулся и потянул за кольцо люка. Приподняв его, он удивленно
