стойкой «Авис» им выдают ключ от голубой KIA с панорамной крышей. Он стоит на парковке в мерцающем свете дня. Его почти не видно.
Но, Зэт, я бы не очень хотела вести машину.
А я тут, по-твоему, для чего? Со знанием дела он проверяет коробку передач, и они трогаются.
Мы куда?
Пока один из нас знает, куда мы, разве этого не достаточно?
По левую сторону от них море, солнце светит им в глаза. Это единственный недостаток поездки.
Разве можно ездить без прав?
А ты всегда делаешь только то, что можно?
Она усмехается и кладет голову ему на плечо.
Посмотри, сможешь ли ты опустить крышу.
Начинает играть бузуки, крыша опускается.
Всё, как в кино, говорит она и опускает солнцезащитный козырек. Он забыл сказать, чтобы она взяла солнечные очки, или он это не сделал специально. Они останавливаются в маленьком городе, где он покупает ей очки Ray-Ban.
Нет, Зэт. Я не хочу такие дорогие. Я возьму те.
Если вообще ничего не хочешь видеть, то пусть работает шелковый платок, если хочешь смотреть сквозь полароид, то должны быть эти. Через два с половиной часа он паркует машину возле небольшого розового дворца с белыми колоннами. Каменная лестница ведет к высоким зеленым воротам. Перед домом тенистый сад.
Это здесь?
Он кивает.
Если бы у Сабатин был отель, то он был бы именно таким. Как называется этот город, Зэт?
А ты как думаешь?
Гм-м-м, «Сюрприз», говорит она, имитируя японский акцент.
Бинго! Ответ правильный. Нафплион действительно значит «сюрприз». Поздравляем, вы выиграли три ночи в номере повышенной комфортности, говорит он и открывает дверь в большую комнату, посередине которой стоит кровать с балдахином. Комод с мраморной плитой, резной шкаф, красный шелковый шезлонг — все похоже на Тару перед тем, как Гражданская война опустошила дом детства Скарлетт О’Хары.
А море рядом?
Секунду, сейчас посмотрю. Нет, не думаю, но если вы немного здесь полежите, может, оно придет.
Во время перелета мной завладела страсть.
Ты считаешь, нам стоит пожаловаться на «Air France»?
Думаешь, наш сосед этого еще не сделал?
Когда она была маленькая, ей подарили раковину. Двойную раковину.
Ей сказали, что ее надо положить в стакан с водой. Она чувствовала легкое волнение в животе, когда лежала и смотрела на ракушку. Две половины медленно раскрывались, и над поверхностью воды появлялась белая кувшинка. Стебель — тонкая нить. Под цветком возникли красивые зеленые листья из шелковой бумаги.
Должно быть, она уснула. Проснувшись, она видит, что он обнимает ее. Капля пота течет по его шее на простыню. Сегодня у него такие же красивые руки, как вчера.
В бухте шумит море. Как всегда. Глянцевое. Соленое. Бухту обрамляют горы. Словно вырезанные из бумаги. Почему морской отлив всегда начинается к вечеру — одна из загадок природы, которую Сабатин не хотелось бы разгадать. Зэт практичен. Он достает из пакета две пары очков для плавания.
Мы никогда не плавали вместе, никогда.
Мы многого не делали вместе. Под водой она чувствует прохладу его тела, гораздо более смуглого, чем ее собственное.
Когда они возвращаются в отель, уже почти темно. Нет, Зэт, перестань! Она обещала позвонить домой, это легче сделать в темноте. С мобильного, конечно, хотя это значительно дороже.
Привет, Франсуа. Да, полет прошел хорошо. Брус лё Шато — прелестный город, да. Гм, да, он находится недалеко от тех пещер, где делают рокфор. Особенный рокфор, только из этих краев, говоришь? Если успею, обязательно купить? Да, хорошо. Но мне кажется, это будет сложновато. Этот звук? Это какой- то рекламный автомобиль… я не знаю… да, но обязательно куплю. Детям привет. Пока.
Телефон лежит у нее на коленках. Думаешь, было слышно, что из этой дурацкой машины кричали не по-французски? Она поворачивается к Зэту, лежащему в шезлонге. Ей хотелось бы поговорить с Франсуа, когда Зэт не слышит, но ей казалось неуместным попросить его выйти, а из ванной она звонить не хотела.
Нет, не думаю, отвечает он так, как должен ответить.
Если тебе надо позвонить домой, я могу выйти.
Нет, я неразговорчивый тип.
Зэт, я без ума от тебя!
Тогда нас двое.
Ты и я?
Нет, я не это имел в виду, смеется он немного напряженно. Нет, от него я не настолько без ума.
Ты о себе?
Он устало трет глаза.
Но любить себя надо обязательно, иначе ты не можешь любить других.
Зэт встает с шезлонга. Да, да, какая-то библейская чушь.
Нет уж. Библейская — да, чушь — нет.
Хорошо, пусть так. Пойдем в ресторан?
Но это важно!
Есть?
Какая-то кошка громко мяукает во дворе, чтобы все обратили внимание на то, что она поймала мышь.
Если бы не мальчишка, который воплощает детскую мечту своего отца и с мигающими фарами ездит по площади в новом полицейском автомобиле, который, к сожалению, слишком мал для папы… если бы не более взрослые мальчики, которые, к ужасу матерей, катаются на скейтбордах… можно было подумать, что находишься в тех временах, когда Джульетта мечтательно вышла на балкон, пока Ромео — так же мечтательно — стоял внизу у колонны.
Они сидят на площади. Это своего рода помещение. Потолок покрыт звездами. Цикады, детские голоса, звон столовых приборов и повторяющиеся обещания продавца лотерей о богатстве являются неотъемлемой частью интерьера. Обычно она любопытна и интересуется историей того места, где находится. Сейчас ей все равно, что здесь когда-то были венецианцы. Единственное, что она знает, — это то, что она здесь и сейчас. С ним. Но она не уверена.
Зэт. Ты делаешь меня счастливой!
Хорошо.
Только бы у нее было зеркальце в сумке. Тогда бы она достала его, повернула к нему и рисовала им эти свои слова. Хотя бы маленькое. Но у нее никогда нет в сумке зеркальца.
Она говорит. Говорит о своих детях. Останавливается, говорит о своей работе.
Ты хочешь кофе?
Нет, спасибо, иначе я не усну.
А кто говорит, что мы будем спать?
Они идут вдоль пристани, мимо уличной дискотеки, где свет и звук тяжело ударяются о каменную стену, идут через туннель, к чему-то более светлому. Снова тихо, и они возвращаются к бухте. Спускаются к
