За тридцать годков, отделивших ту пухлую наивную девочку с длинной косой, огромными тёмными глазищами и амбициозными планами от неё сегодняшней – с двумя дочерьми, короткой, почти мужской стрижкой, поджарой, как у гончей, фигурой и безразличным потухшим взглядом, она испробовала себя в разных ипостасях. Мыла горшки и вытирала носы и попы в яслях, таскала кипы карточек по этажам поликлиники, драила тарелки и тягала тяжеленные котлы в столовке, душила гордость в услужении у известного олигарха. Пока, наконец, не осела в небольшом ОАО, некогда бывшим огромным авиастроительным производством со штатом, тянувшим на крупный посёлок городского типа. Теперь же, после тремора перестройки и разгула демократии от него осталась жалкая горсть закалённых задержкой зарплаты пенсионеров и несчастных, которым до пенсии – вожделенной и благословенной, недолго осталось.
Вся «артель» умещалась на одном уровне семиэтажного корпуса, все остальные помещения в нём сдавались разномастным компаниям и фирмам. Впрочем, сдавалась вся территория почившего в бозе завода. Аренда в центре города давала возможность мародёрам из Совета директоров не думать о том, на что они и их многочисленные родственники будут жить в течение ближайших ста лет.
Он чувствовал, что время на исходе. Но сил ещё достаточно, чтобы позаботится о семье, которая увеличивается из года в год. Раса, главенствующая на этой планете, уничтожает себя сама. Она не совершенна, подвержена гордыне и самолюбию. Каждый стремится урвать кусок послаще только для себя. Люди – разрозненные особи, а мы – семья, один коллективный мозг, выживающий в атмосферном загрязнении и радиации, имеющий супер чутьё. Наши челюсти способны разгрызать металл и бетон. Но пока надо найти ещё одно убежище. Он разведчик, и семья надеется на него.
Денег катастрофически не хватало. Катерина пыталась экономить на всём, но дочери тянули из неё отложенные грошики постоянным нытьём о юбочках, кофточках и бижутерии. И вообще, они должны соответствовать. Кому и почему они это должны, Катерина не понимала, поэтому постоянно жила взаймы.
Корчащееся в предсмертной судороге производство тоже вело хитрую политику экономии – не выгодно ему оплачивать полные штатные единицы уборщиц. Вот за крохотные вознаграждения и предоставлялась возможность отчаявшимся от безденежья дурочкам драить территории размером с баскетбольные площадки. Производить это действо следовало раз в неделю – в принципе, не перетрудишься, поэтому вся подработка была давно поделена между ушлыми пенсионерками. По их разговорам, им она гораздо нужнее. Кругом одни расходы: лекарства, внуки, дети, продукты и грабительские цены на коммуналку. Катерина тихо бесилась. Ведь у них и пенсия, и зарплата, только те в подработку вцепились, клещами не оторвёшь. Но в конфликт не вступала – себе дороже.
В тот день всё-таки видно чудо случилось. Или помогла денежная жаба, которую Катерина купила года три назад в подземном переходе. Она поставила её строго по Фэн-шуй спиной к входной двери, словно жаба только заскочила в квартиру. Постоянно мыла под проточной водой и регулярно подкладывала под неё десятирублёвки, которые вместо того, чтобы множиться, бесследно исчезали.
Страдающая лишним весом и астмой бухгалтер в обеденный перерыв вызвала Катерину в кабинет. Злясь, что её оторвали от ежедневного получасового чтения и бутылки кефира с калорийной, уже немного начавшей черстветь булкой, Катя неохотно поплелась к ней через весь этаж. Назад она шла, пританцовывая от неожиданной радости. У неё есть подработка – небольшое, но для её бюджета ощутимое подспорье. А девчонкам она ни за что не скажет, иначе они и этим деньгам сразу найдут применение.
Убежище ему понравилось с первого нюха. Погружённое во мрак прохладное помещение, с замысловатым переплетением огромных вентиляционных труб под высоченным потолком. Семье здесь будет хорошо. К тому же располагалось оно недалеко от подземных лабиринтов, в которых они давно уже стали полновластными хозяевами. Он обошел его несколько раз, навсегда запечатлев в совершенном мозге.
Следующее утро Катерина решила начать с освоения территории. Она набрала в вёдра воды и, прихватив резиновые перчатки, швабру с тряпкой, на грузовом лифте спустилась со всем этим нехитрым хозяйством в подвал. Тот давно представлял собой некий склад ненужных производству станков и инвентаря. Длинный тёмный рукав коридора уходил в далёкие недра. Освещенной оказалась лишь его малая часть. Остальные лампы давно околели в экономическом коллапсе.
Катерина совершенно не боялась всяких глупостей вроде призраков, полтергейстов и другой нечисти. Без ерунды забот полон рот. Так что она бодро потащила в темноту одно из вёдер. Работа спорилась. Но нет – нет, а неприятное чувство охватывало её. Словно смотрит кто-то в спину. Катерина переставала возить тряпкой по полу и замирала, прислушиваясь. Не находя подтверждения испугу, ругала себя за ребячество и с удвоенным усердием продолжала уборку.
Неожиданная и неприятная досадность. Чужие не допустимы на территории семьи. Но эта особь не доставит больших проблем. Он её быстро устранит. Надо перегрызть крепления вентиляционной трубы и рассчитать время и траекторию падения.
В то утро Екатерине хотелось умереть. Домашний ад вымотал её и подвёл к крайней черте. Младшая дочь собралась замуж. И это в такие беззаботные и золотые семнадцать. Увещевания, уговоры и доводы Катерины, взывающей к её детскому ещё разуму, уплывали в атмосферу, как дымок от тлеющей сигареты, оставленной в пепельнице. А когда мать начала слишком наседать, дочь с наглым прищуром напомнила Катерине, во сколько лет та выскочила замуж сама, да ещё пузатая.
«Скажи спасибо, что бабкой не станешь в ближайшем будущем. И вообще, на то ты и мать. Найдёшь деньги на свадьбу. Тебе не привыкать занимать», – резко отчитала дочь Катерине, дав понять, что решение принято и обсуждению больше не подлежит.
На людях она держала слёзы в себе, зная, что они, выражая сочувствие, в душе будут благостно млеть от счастья, что у самих жизнь струится гладенько. А от этого Кате становилось только горше и гаже. Поэтому, спустившись на дребезжавшем всеми изношенными сочленениями лифте в подвал, Катерина дала, наконец, волю слезам. Сначала она тонко по-бабьи завывала, но постепенно вошла во вкус и вскоре зарыдала во весь голос. Акустика в каменном туннеле напомнила ей Светлановский зал Дома Музыки, где
