военная служба была обязанностью другой, бедной. Богатые откупали своих сынов от фронта, воевать шли бедные. Уходили единственные сыновья — кормильцы из вдовьих хозяйств, разорялась семья, добывая казаку справу — кавалерийского коня, одежду, оружие. Ходил в те времена среди казаков анекдот. Суть его в том, что казак, которого вражеская разведка схватила ночью, чтоб отвести к себе в тыл в качестве «языка», понимая свою участь, все же кричит германцу:
— Брось, бисова душа, бо чикминь порвэшь!
Так ему дорого досталась его справа, что даже в такую минуту он не может этого забыть. Горький то был смех. Смешно было не многим, бедные же казачки только кисло кривились.*
Из писем мать узнавала, «Гто воюет и Ефим, взятый из Крыма, и Федот — из Питера. Игнат ненадолго ездил к Федоту, тот работал на заводе. Посмотрел тогда Игнат на жизнь питерских рабочих, которые борются за лучшую жизнь для всего простого люда — и городских рабочих, и батраков в станице. Федот рассказывал ему о таких людях так, будто он сам тут ни при чем и не имеет к ним никакого касательства. Да не поверил ему Игнат, зная братов характер. Не поверил и не ошибся. Потом Федот взял младшего с собой на сходку. Он все искоса посматривал на Игната. Понимает ли что к чему? Выводом, вероятно, остался доволен. Во всяком случае, больше ничего не разжёвывал. Знал, что в станице тот живет трудно, работает подручным машиниста на молотилке. Любит парень железо и оно откликается на эту любовь. Слышал
Федот рассказы и о самом машинисте — Дмитрии Петровиче Жлобе — и остался доволен. В хороших руках парень.
И вот теперь все трое братьев воюют. Изредка пишут матери в станицу. Матрена Яковлевна, так и не научившись за всю свою жизнь ни читать, ни писать, шла с письмом к грамотному человеку, не переставая удивляться всякий раз, когда ей говорили, что это письмо от Игната, от Федота, от Ефима, а она это знала с самого начала, едва получив его.
Военная судьба вначале щадила Игната. Он был храбрым человеком. Храбрым, но не лихим. Храбрость в нем уживалась со спокойствием, размеренностью, какой?то хозяйственной основательностью. Он воевал, как работал — быстро, споро, без трескотни. По тем временам он был уже не так молод, ему было 24. Не мог же он вести себя как зеленый новобранец, который за лихостью пытается скрыть страх.
Получил Игнат на войне полный Георгиевский бант и гордился им до конца своей жизни. Гордился тогда, когда это было не принято, даже не безопасно, когда все «царские» ордена были упреком лояльности. Он знал, что его солдатский бант добыт кровью в честном бою. Крови той пролил Игнат немало, особенно в последнем своем бою, когда его, раненного в грудь пулей навылет, с раздробленным левым коленом, товарищи сочли убитым, а подобрали немцы. Может награды привлекли их внимание, и даже враг не остался равнодушным к храброму противнику, может еще что ими руководило, но доставили Худолея в лазарет и лечили. А когда посчитали, что уже достаточно вылечили, хотя он был еще очень слаб, кашлял и остался с тех пор хромым, отправили с другими пленными в глубь Германии.
Не додумались тогда еще немцы до концлагерей, но плен всегда горек. И все же сквозь эту горечь, сквозь голод и чахотку, которая тогда уже начала постепенно точить его силы, он не переставал все замечать, всему учиться, прежде всего, — рациональному хозяйствованию, надеясь когда?нибудь применить это у себя дома. Он представлял себе, когда на Кубани бедняки получат землю, они организуют такие же вот образцовые хозяйства, так же будут расчетливо использовать каждый клочок земли, так же умело разводить скот, красивые культурные сады, научатся орошать землю, где сухо, и осушат там, где сыро. В каждом доме будет холодильник. Ох и поразила же эта машина Худолея в Германии! Ему ли, южанину, не знать пользы от этой умной вещи?
Работа у богатого хозяина в качестве механика, определенное доверие и уважение к человеку, который быстро обучился языку, понимал в технике, был очень аккуратен и педантичен, наконец, хромота его и плохое здоровье, исключавшие возможность побега, давали Игнату возможность почти свободно ходить в маленьком городке в Пруссии, куда занесла его судьба. Он видел то же, что и в Питере, и в Ростове, и у себя в Павловке — те же богатые и бедные, те же хозяева и рабы. Пусть более опрятные, умеющие искусно скрывать нищету, пусть не такие забитые и безграмотные, как его станичники, но все же рабы. Рабы этих налитых пивом краснорожих бауэров, спесивых господ. Тошно и здесь живется бедному.
Гнилая германская зима едва не стоила Игнату жизни. Он исхудал, начал харкать кровью. Он теперь почти не вставал и, просыпаясь утром, суеверно ощупывал грудь. На месте ли кресты? Он чувствовал конец и хотел умереть с наградами, что до этого прятал в укромном месте.
Не суждено ему было умереть в проклятой неметчине. Пленных обменивали. Попал в число обмениваемых с германской стороны, ни на что уже не годный, тяжко больной Георгиевсикй кавалер, инвалид Первой мировой Игнат Родионович Худолей, 26 лет. Те же его заслуги сослужили службу на Родине — его положили сразу в лазарет, и не простой лазарет, в Питере. Там хорошо лечили, кормили. Даже Великая княгиня туда наезжала.
Не долго отлеживался в лазарете Худолей. Скоро в старой солдатской шинели, с тощим сидором за плечами и удобной прочной палкой в руке, что сам сделал в Германии из засохшего грушевого дерева, пошел Игнат пополнять собой ряды питерских пролетариев. Имел он к тому времени высшее классовое образование, мир для него делился на два цвета — белый и черный. Для сына бывшего павловского шинкаря не стояло вопроса, по какую сторону баррикад ему быть. Он знал, чего он хочет, за что он будет бороться, знал, что не победить он не может, а потому обязательно победит. Он знал, он был уверен, что когда?то для всех людей на земле будет очень хорошая жизнь, даже если всем его товарищам и ему тоже придется за это погибнуть.
Сейчас Игнат едет в Павловскую полпредом Революции. Он так же не очень высок ростом, но ладно, даже как?то изящно скроен. А когда он стоит и не видно его хромоты, обращают на себя внимание блестящие синие глаза, густые пепельные волнистые волосы, яркий чахоточный румянец на суховатом лице с четкой формы орлиным носом. Он хорош собой и
скоро скажет старшая сестра Дуси Калинцевой, что так давно нравится Игнату, скажет, обсуждая его как кандидата в сестрины женихи,
— Да, хорош Игнат Худолей, красивый, умный, только жаль, что он сын прачки.
Вот как получается в жизни. Если бы в ту осеннюю ночь убили хозяина и сожгли подворье не иногороднего шинкаря Худолея, а иногороднего колесника Калинцева, может быть то же самое сказал бы о Дуне шинкарский сын Игнат. Но сейчас это только домыслы. Игнат знает, зачем он едет в Павловскую. Знают это и Федот с Ефимом, что возвращаются в родную станицу. Кто надеется, что новая власть через неделю рухнет, знают, как будет воевать за нее худолеево отродье.
Правильно сделал Игнат, что не посватался в калинцев- ский дом. Захар Иванович — свой человек, известный в их нелегальных еще кругах. Со старшим сыном, Василием, Игнат учился в школе, знает его умным порядочным человеком. Но тон задает в доме мать, а она хоть и сама из бедных, да хочет дочкам женихов богатых и благополучных, чтобы дети горя не мыкали в бедности. Правда, Дуня не больно?то из послушных, да и характером она больше в отца, чем в мать. Да уж больно она молода, шестнадцать только скоро, хотя по виду гораздо больше. Такая не засидится в девках, такую из окна выхватят. Молода, пусть подрастет, а там видно будет.
Долго ждать, однако, не пришлось. Дуню действительно выхватили из окна, едва ей исполнилось шестнадцать. С точки зрения матери, партия была удачная: коммерсант, вполне благополучный человек, а то, что он на семнадцать лет старше, Дуня не знает его и, конечно же, не любит — не беда, стерпится — слюбится. Игнат ведь тоже на пятнадцать старше, да и куда им сравниться? Тот — ни кола, ни двора, красный. Разве с таким жизнь? Хорошо, что Худолей оказался умным и не посватался, думает Пелагея Егоровна Калинцева. Она бы, конечно, отказала. А вмешался бы Захар Иванович в судьбу своего любимого чада? Она знала, как любил он Игната и как хорошо говорил о нем любимый ее сынок Вася…
Хорошо, что Игнат не посватался. Он нашел жену по себе. Дора почти ровесница ему, она тоже носит, как и он, кожаную куртку и наган на поясе. И жена она ему будет, и товарищ.
