осторожностью.
– А теперь ты ведешь себя глупо и по-детски, – начал он, но она прервала его напряженным и полным негодования голосом:
– Так вот как ты думаешь обо мне? Как о ребенке, о глупом ребенке, которого нужно защищать. Но я старше, чем Бриджет, а она… она… О, ты ничего не понимаешь! Ты хочешь, чтобы я относилась к тебе как к отцу… – Ее голос прервался, так как ее новое чувство вновь мощно овладело ею; и она опустила глаза, так как внезапно в них заблестели слезы.
– Отцу? – пробормотал Чарльз после непродолжительной паузы. Теперь его гнев утих, а губы кривились в легкой усмешке, немножко горькой и немножко удивленной. – Нет, моя беспризорница, – сказал он с неожиданной нежностью, – я вовсе не хочу, чтобы ты так относилась ко мне.
Она смотрела на него в смущении.
– Не как к отцу? Тогда как?.. – Кэти ждала, а ее влажные ресницы дрожали, пока она внимательно вглядывалась в его лицо. – К-как ты бы хотел, чтобы я?.. – Она задохнулась, опустив голову в полном смущении, и момент был упущен.
Чарльз овладел собой и вернулся к теме поездки.
– Ты знала на прошлой неделе, что собираешься отправиться в Дербишир?
– Да, – безучастно ответила она, – мы обсуждали эту поездку.
– Тогда почему ты ничего не сказала мне?
Кэти прямо взглянула ему в глаза, ей было все равно.
– Что-то мне подсказывало, что ты не… одобришь эту поездку.
Заметив ее колебания, Чарльз улыбнулся:
– И если бы я не одобрил?
– Я бы все равно поехала.
– Да, я в этом не сомневаюсь. – И прибавил с любопытством: – Что вы там делали весь день?
– Собирали окаменелости, а затем у нас был пикник у реки.
– И все? Вы провели весь день, собирая окаменелости?
– Мы погуляли немного по вересковым полям. – Она взглянула на него в недоумении. – Что же еще мы могли делать?
Чарльз засмеялся, но очень скоро вновь стал серьезным и потребовал, чтобы Кэти дала ему обещание, что больше не поедет на торфяники ни одна, ни с кем-нибудь еще. Она была слишком обижена и подавлена, чтобы заметить озабоченность и несвойственные ему просящие нотки в голосе. Девушка не могла понять причины этих требований. Так как Чарльз не предоставил ей никаких объяснений, она решила, что он в очередной раз пытается навязать ей свою волю, но действует на этот раз более искусно. В ней проснулся дух противоречия, и про себя она решила, что малейшая слабость с ее стороны закончится полным подчинением его воле. Девушка отказалась дать такое обещание. Но в то же время ей вовсе не хотелось, чтобы Чарльз воспринял ее отношение как намеренное противостояние его авторитету, так как сама мысль о том, что он станет равнодушным или махнет на нее рукой, была ей так же нестерпима, как и перспектива полного подчинения. Кэти попыталась смягчить свой отказ, указывая на тот факт, что, поскольку у нее самой нет средств передвижения, она не может отправиться туда без Билла. Заметив, что Чарльз нахмурился, девушка быстро отступила к двери и, не давая ему возможности что-либо сказать, спросила:
– Я могу идти? Тебе больше ничего не нужно? – Она все еще была очень бледна, но в то же время спокойна и полна собственного достоинства, а ее голос был удивительно тверд и чист.
Лицо Чарльза просветлело. Странная улыбка тронула его губы, и он произнес:
– Ты негодница, Кэти, упрямая, маленькая негодница, сам не понимаю, как я терплю твои выходки. Нет, мне больше нечего тебе сказать, ты можешь идти. – И, повернувшись, он придвинул к себе чемодан и стал распаковывать его.
Кэти начала медленно спускаться вниз. Она заметила, как подобрел голос Чарльза, и все же не могла забыть его необъяснимый гнев, ведь вся ее вина – это всего лишь поездка в Дербишир с Биллом без его разрешения. Она почувствовала себя совершенно несчастной, особенно после того, как вспомнила ту нетерпеливую радость, с которой ожидала его возвращения. Кэти и сама не знала, чего ждала, но и представить себе не могла, что выходные начнутся таким образом. Было ясно только одно: чувства Чарльза к ней были совсем не похожи на ее; в нем не было нежности, иначе он не смог бы разговаривать с ней таким резким тоном и смотреть таким холодным и злым взглядом.
Она не хотела сейчас видеть Мойру и даже Стива, поэтому присела на ступеньки и спрятала лицо в ладонях.
Тусклый свет, гнетущая тяжесть обшитых дубом стен и массивных балок, углы, в которых сгущались тени, и промозглый, пропахший плесенью воздух… она дрожала, словно в клетке, ее охватил внезапный страх, что она никогда не сможет выбраться отсюда.
Но она смогла.
Через мгновение девушка уже стояла на обрывистой вершине, парящей над рекой Хантер; пахнущий хвоей бриз дул ей в лицо; она мечтательно смотрела вдаль, туда, где за багровыми вересковыми полями висела солнечная дымка, где в воздухе плыла осенняя паутина, смягчая и окутывая собой отдаленные откосы песчаника. Вверху неподвижно висели спутанные клубки перистых облаков, высокие и белые в небе чистейшей синевы.
На вересковых полях лежал нежный свет последнего тепла; это было ее естественным местом обитания, и только там она могла быть свободна. Зачем Чарльз лишает ее этой свободы? Какое он имеет право говорить, что она не может посещать родные места, когда ей этого захочется? Его позиция была в высшей степени неразумна. Кэти вспомнила свое убеждение, что он будет возражать против этой поездки с Биллом, хотя она и сама не понимала почему. Тем не менее казалось, что его возражения вовсе не касались Билла, ведь он запретил ей ездить туда даже одной. Внезапная морщина прорезала ее лоб. Какая разница Чарльзу, вернется она на торфяники или не вернется? В его требованиях не было никакого смысла, и девушка все больше убеждалась, что единственной причиной было его стремление продемонстрировать свою власть. Ее глаза оживились. Билл остается из-за завтрашней вечеринки и пробудет здесь до вторника.
Мойра делала маникюр. Оторвавшись от своего занятия, она взглянула на Кэти, которая вошла в гостиную и подошла к дивану. Глаза пожилой женщины проницательно прищурились, всматриваясь в лицо Кэти. Старая грымза хмыкнула с довольным видом, ее губы дрогнули в ядовитой усмешке.
– Снова неприятности, не так ли?
Кэти ничего не ответила, но бросила на нее взгляд, исполненный глубокой неприязни.
– Неудивительно, – добавила Мойра, – если ты разговариваешь с ним так же, как со мной, – всегда огрызаешься.
– Я никогда не огрызаюсь на вас!
– А что ты делаешь сейчас?
– Ну, если я это и делаю, то только потому, что вы огрызаетесь на меня.
Мойра закрыла баночку с лаком нарочито неторопливым жестом.
– Я должна тебе это сказать, хотя, может, тебе это не понравится. Но этот дом уже не такой, каким был раньше. Я часто задаю себе вопрос, не было ли у Чарльза каких-нибудь особенных причин привезти тебя сюда. Мне кажется странным, что он вообще притащил тебя сюда, я уверена, что; чувство долга здесь ни при чем. – Она вытянула руку, чтобы полюбоваться на пурпурные ногти, а затем добавила, глядя прямо на Кэти: – Каковы бы ни были эти причины, но сейчас он, должно быть, от всей души раскаивается в своем поступке.
Глаза Кэти засверкали, но она задумчиво молчала, припоминая недавний визит с Бриджет к ее подруге Элисон, которая жила в квартире большого дома в Лестере. Она ушла из дома, стремясь к независимости, но квартира была слишком дорога для нее, и она искала кого-нибудь, с кем можно было разделить ее…
Мойра явно ждала ответа, и Кэти бесцеремонно заметила:
– Если дядя Чарльз и жалеет, он сам мне об этом скажет. Я не думаю, что он будет благодарить вас за то, что вы это сказали! – Поднявшись с кушетки, Кэти быстро пошла к двери, с побелевшим лицом и дрожащими от гнева губами.
