пеленок, Лариской подписанных: не так ты их стираешь, дочка! Мать почему-то не кинулась в ту же секунду перестирывать, а позволила себе улыбнуться. Так бабка окунула ее рылом в тазик с грязной водой — из-под тех самых пеленок — да чувствительно там и подержала. Уважай, дескать, сволочь, а то утоплю! — Зоя усмехнулась, помешивая в кастрюле варево, издававшее аппетитный запах.
— Сильна как смерть материнская любовь! — неловко пошутил Данила и сам смутился от неудачной остроты.
Но Зоя не обратила внимания. Казалось, она полностью погружена в стряпню и свои воспоминания о пережитом недавно потрясении. Даня не стал разрушать атмосферы откровенности, он замолчал и приготовился слушать все и обо всех. Данила уже понял, что расспросы вызовут только новую, не слишком гуманную, мистификацию и еще сильнее разозлят его двоюродную сестрицу. Надо было вести себя тихо- тихо — и очень деликатно. Зоя повернулась к нему, лицо у нее было грустное и проникновенное — хоть сейчас в объектив.
— Знаешь, Зинаида тут пришла ночью ко мне в комнату, и мы с ней говорили, говорили до утра. Она мне все рассказала, как мать из нее тянула деньги, заставляла пристраивать опусы своего альфонса: Алексис, слышь, рубит, а ты отвози. Я хотела вернуть ей хоть часть, а Зина сказала, что не надо и что вполне довольно, если я и впредь позволю ей приезжать в Мачихино…
— М-да. Извини, будь Варвара моей матерью, я бы, похоже, сам ее убил… и съел, — не удержался Даня от замечания, на которое Зоя, впрочем, не отреагировала. Она продолжала:
— Говорят, первые двадцать лет дети злятся на родителей, потом двадцать лет ссорятся с ними, а оставшиеся двадцать — действуют их методами. Мать — копия бабки. А бабушка росла в такой среде… вроде пьес Островского. Ей тоже можно посочувствовать. Ладно, не мешай, — Зоя очнулась от внезапного приступа сентиментальности, — у меня еще куча дел. Сходи лучше в магазин. Или лучше возьми машину и съезди, надо купить… купить много чего. Список я тебе дам, там мешок картошки, муки возьмешь и овощей…
Сопровождаемый строгим голосом кузины, Данила вышел из кухни с двойственным чувством. 'Да нет, Оська неправ', — размышлял он, — 'Нормальная девица… практически нормальная. Непреодолимая тяга к убийству тут и не ночевала. Родичи могут безумно раздражать, и Оське это известно! А может, он сам мечтал того… папаню с маманей. Вот и привиделся ему маниакальный психоз. Думает, он как Карл Маркс — мечтал-мечтал, а Зоенька раз — и воплотила. Как Владимир Ильич — вместе с продвинутой интеллигенцией и отвязным пролетариатом. Ох, родня, родня… Мы, молодые, хоть со временем, да возвращаем долги… детства нашего голоштанного… А вот старшие моральный ущерб, нанесенный своей воркотней, никогда нам не вернут! И уж если кто загорелся компенсацию получить — тот отыгрывается на собственных отпрысках. Преемственность поколений называется!' И Даня всей душой ощутил, как ему повезло в плане семейного взаимопонимания.
Сияя от добрых мыслей, он вошел в комнату и сразу наткнулся на приятеля, явно чем-то рассерженного. Рядом с ним сидела Лидия Евсеевна, оба что-то чертили на листочке бумаги.
— Поговорил с Зоей? — небрежно спросил Иосиф Данилу, — Как она тебе показалась?
— Зоя мне нормально показалась! — буркнул Даня, усаживаясь на подоконник и с любопытством поглядывая на соседку, — Тебя она просто за любопытство наказывала, потому и разыгрывала из себя… матереубийцу. У нас тут уже ум за разум зашел, — обратился он к Лидии Евсеевне, — Ну и засомневались… Да… Теперь сами себя накручиваем: Зина — умная мстительница, Зоя — спонтанная мстительница, одну шантажировали, другую подавляли, это длилось десять лет! Надо бы убийцу среди тех поискать, кто молчит как рыба, а не среди тех, кто в голос орет: 'Вяжите меня, православные!'
Пока он произносил свою тираду, Евсеевна сидела, точно аршин проглотив и смотрела на Данилу лишенными выражения глазами. Непонятно, слышала она его слова, или нет. 'Разведчица!' — раздраженно подумал Даня, — 'Гвозди бы делать из этих людей!' Иосиф, у которого с невменяемой бабулькой явно установился телепатический контакт, продолжал ожесточенно черкать. Тогда Данила стал дожидаться, когда его друг заговорит — соседка по-прежнему была молчаливей камня.
— Может, и прав ты, Данилушка! — кивнул, наконец, Иосиф, все еще глядя в бумажку, — А может, и нет. Проверить наших милых дам надо было, так уж положено. К тому же есть у нас с Лидией Евсеевной подозреньице, что причиной смерти Варвары инсульт никак быть не мог. Основания вот какие…
'Ну-у, совсем парень под следователя обтесался! Прямо ученик чародея. Лидкина, небось, работа!' — усмехнулся про себя Данила. А Гершанок продолжал:
— Помнишь, что нам Георгий сказал? Дескать, щека у покойной ушиблена потому, что тетенька, падая, ударилась лицом о подлокотник, — Иосиф протянул другу изрисованный листок и стал объяснять, тыкая в бумажку кончиком карандаша, — Я все рассчитал: если она ударилась лицом, значит, дыры на затылке у нее быть не может.
— Одно из двух — либо щека, либо затылок, — голосом телекомментатора из программы 'Время' вступила Лидия, — Если Варвару стукнули всего один раз — сзади по голове, то щека должна остаться целой. Если было два удара, их бы нанесли с разных точек, под разными углами. А если это случилось примерно в одно и то же время, то второй удар практически опровергает возможность смерти от случайного падения, так как указывает на борьбу между жертвой и убийцей. Эксперт всегда отмечает угол нанесения травмы.
— Ну, а если у врача и сомнений никаких не было, что потерпевшую по голове один раз е… м-м-м, задело, — поправился Даня под выразительным взглядом приятеля, — а не два?
Даниле невыносимо хотелось прервать этот монолог отца Гамлета, на которого Евсеевна, темная и безжизненная, словно призрак, походила устрашающе. Даня и оговорился-то не случайно: Лидия вызывала у него постоянное желание как-то задеть, разозлить — да просто схватить за шкирку и хорошенько встряхнуть. Неужто она никогда не выходит из себя?
— Тогда опухоль на лице и пролом в черепе обязательно должны находиться с одной и той же стороны головы — с левой, например, — назидательно сообщила хладнокровная дачница-судья, — Я помню этот подлокотник: он имеет искривленную, волнообразную форму, упав на него, в принципе, можно несильно удариться, скажем, боковой стороной черепа и очень сильно — щекой. Или наоборот.
— Тогда опухоль на щеке должна была выглядеть иначе! — перебил ее Иосиф, тыча в бумажку, — Это был бы след от крупного, твердого, шарообразного предмета — как кулак, примерно! А там был синяк не больше пятака!
И Ося поднес здоровую, сжатую в кулак ручищу к носу Данилы — явно с намеком. Даня смущенно отвел глаза. Ему было стыдно за ненормативную лексику. Исправляясь, он бодро согласился:
— Понял. А где у Варвары был череп пробит? Сзади?
— А вот это нам и неизвестно! — развел руками Гершанок, — Бумаг-то нигде нет. Я ходил к Зинаиде, — он потупился и даже слегка покраснел, — Ну… Зина всласть поехидничала, а потом отослала меня к Фрекен Бок: она ей, дескать все возвратила. Лариска искала-искала у себя в сумочке, говорит, все бумаги туда положила. Не нашла. И нигде их нет: ни в столе, ни на столиках, комодах, тумбочках всяких. Мы весь дом обошли.
— Это показательно! — будто 'бой ночных часов', раздался голос соседки.
— А Фрекен Бок утверждает, что документы Георгий отдал ей, — объяснял Иосиф, и глаза его горели азартом, — Якобы еще в морге это было. Но она потом вручала их Зинаиде — на предмет договора с кладбищем и ритуальщиками. Зина копию заключения о вскрытии возвратила. В общем, бумагу вновь положили в сумочку, а где она теперь? Гоша вообще не помнил, что он эти документы о вскрытии и бальзамировании отдал Ларисе. Оказывается, ей. Где их теперь искать, непонятно! — и он хлопнул ладонью по столу.
Данила смотрел на приятеля, разогнавшего свое воображение до крейсерской скорости: рыжая шевелюра пылает, россыпь веснушек так и светится, мускулатура играет — просто бог пожаров Агни какой-то! Мир спалит ради истины! Впервые Оська показался ему чужим, равнодушным. Зомбированная соседка была сейчас ближе Гершанку, чем лучший друг Даня. Иосифа сейчас не сдерживали ни страх, ни жалость, ни чувство вины. Словно огромный безжалостный Шерхан, он пер через джунгли напролом, он искал добычу…
— Ладно, попытаемся у Гоши узнать о месте пролома в черепе покойницы, — согласился наконец Данила и поднялся с места.
