На веранде она сладко потянулась и вздохнула:
— О-хо-хо, давненько я не загорала, да и на речку не выбиралась ни разу за лето… Кажется, у плиты застряла навсегда. Буду всю жизнь стряпать и убираться, убираться и стряпать, а по вечерам, после мытья посуды, смотреть по телевизору чужую жизнь и плакать над своей собственной.
— Сама виновата! — буркнул Даня.
Кузина, услышав его реплику, не обиделась, а удивилась:
— Чем это я виновата?
— Послушай, — принялся объяснять Данила, испытывая смутное чувство неловкости: тяжело касаться незаживших ран, — твое отношение к покойной маменьке вполне понятно. Варвара на всех на нас преизрядно давила. Присвоила себе полное право решения принимать, и еще благодарности хотела: что бы вы, дескать, без меня делали! Опека родичей нас раздражает, но и развращает. Мозгами шевелить перестаешь, и телом тоже — в колоду превращаешься. Или пить начинаешь, как твой папаша. Кажется, вот-вот кто-то за тебя и дышать начнет, и переваривать, и… все такое прочее. Павел Петрович, например, покорился, да и стал 'думающим тростником'.
— Да, это верно, — согласилась Зоя, с наслаждением вытягиваясь на матрасе в саду, — Папа думает мало и с трудом, а потом сразу тянется к бутылке — печали топит. С папочкой все понятно, а я тут при чем? Я-то даже пива не пью!
— А ты мать копируешь! Ты себя ведешь по ее схеме: пашешь, как лошадь, из кухни почти не выходишь, а ведь в доме народу — пруд пруди! Любому скажи: 'Апорт!', и он такой закусон соорудит — пальчики оближешь! Я неплохо готовлю, и Гоша, про сестрицу твою единоутробную молчу: она нездорова…
— Если судить по ее аппетиту, она здоровее носорога в брачный сезон!
— Ну, вот видишь! — Даня азартно хлопнул по матрасу, и разноцветная надувная лодочка подпрыгнула так, что Зоя едва не свалилась на землю.
Она с изумлением посмотрела на кузена и фыркнула, не то возмущенно, не то насмешливо. Раззадоренный Данила продолжал, ничего не замечая:
— Сколько помощников — только выбирай! Ты, Зойка, вполне эфирное созданье… пока, к тому же не обрыдло тебе еще себя на алтарь домоводства класть. Но помяни мое слово: со временем будешь колоть истерики и самоутверждаться на костях. Ныть: я глава семьи, я вас по жизни на собственном горбу волоку, по кочкам и оврагам! И если вы не восчувствуете это сию секунду, я слягу, прикрывшись компрессиком! Ну, что, похоже на неприглядную реальность?
— Похоже на маму! Значит, я бытовой шантажисткой становлюсь, как мамочка, да?
— Нет, просто работаешь на износ, чтоб было за что родню укорять, когда вконец остервенеешь. Ей- Богу, не стоит усилий. Если ты, Зойка, не перестанешь подсознательно Варвару копировать, все у тебя станет складываться по образу и подобию ея. Хочешь?
— Честно говоря, нет, — покачала головой Зоя, рассеянно глядя на синий, зеленый и золотой простор вокруг, — Не хотелось бы так бездарно жизнь прожить: то страх внушай, то чувство вины, то про неоплатный семейный долг напоминай, то загубленные годы оплакивай… Тоска-то какая!
— То-то! И тебе, и Ларке придется с собой, любимыми, что-то делать. У Фрекен Бок — склонность всех жизни учить, а ты незаменимой домохозяйкой стать норовишь. Плюнь, отдохни, позагорай вот. Хочешь, я тебе соку принесу? — Даня смотрел на сестру и улыбался.
Данила чувствовал щемящую жалость к своей неопытной кузине, даже несмотря на возможную ее причастность к убийству. Зойке предстояло учиться жить заново: нормально общаться с людьми, самой зарабатывать себе на жизнь, распределять время и силы между карьерой, близкими и собой. Проходить 'главные дисциплины' придется экстерном. Раньше имелись готовые рецепты: приличная девушка должна то-то и се-то, не должна того-то и сего-то, замуж надо выйти за такого-то и сякого-то, встретить его можно там-то и сям-то. По маминой указке полагалось следовать налаженными путями, точно ты поезд. Кто-то другой для тебя шпалы положит и рельсы проведет — от пункта А до пункта Б. И пускай тебе лично отродясь туда не требовалось. А теперь вот придется бедной Зоеньке срочно выходить из состояния 'маменькиной дочки'. Тяжелая работа.
— О чем задумался, детина? — услышал Даня Зоин вопрос и очнулся от философских размышлений.
— Да так, о разных и непростых способах жизнь прожить — не мутовку облизать. Так хочешь соку?
— Нет, спасибо, господин Спиноза. Ты ведь обо мне думал, да? И так жалостливо на меня смотрел, прямо сейчас расплачешься. Не думай, я не такая дурочка, какой тебе кажусь, — Зоя приободрилась и принялась деловито описывать свои достижения, — Я тебе говорила, что решила из дома уйти, как раз перед брачной кампанией? Все это 'Сватовство майора'… Не могу же я хныкать в духе купеческой дочки: ах, он толстый, лысый, старый, а потом ехать к модистке обсуждать фасон свадебного платья. А потому нашла работу, с подругой договорилась — пусть мне жилье подыщет, поприличней и подешевле. Так что не беспокойся за меня, — Зоя похлопала Даню, присевшего на травку рядом с кузиной, по руке, — Сейчас все выглядит намного проще. Даже у Ларки больше проблем, чем у меня.
— Почему больше? Ведь с мужем она помирилась?
— А кто теперь будет с малышней сидеть? Папе их доверить нельзя, папочка с Фрекен-боковскими акуленышами не справится. Самой Лариске работу бросать обидно, да и не такие они с Русланом богачи, чтобы вчетвером жить на его зарплату. Ей теперь надо срочно что-то насчет няни думать, или детсад хороший искать. А у меня никаких 'прелестных деток' нет. По крайней мере, пока! — и Зоя многозначительно улыбнулась.
— Да, у тебя проблем нет… в этом плане. И с психикой тоже: ты ведь покрепче сестры, пагубных наклонностей не имеешь, — Даня как бы невзначай свернул на разговор о последнем событии.
— Ну, насчет психики ты поменьше врачам доверяй, и вообще психологам, областные они, районные или участковые! — моментально попалась в расставленные сети Зойка, — Я не думаю, что Лариска позавчера самоубиться хотела! Когда мы с Зинаидой ее утешали, она, конечно, рыдала, но в рамках обычного семейного 'шкандаля'. Боялась, что Руслан ее бросит, а про Алексиса даже и не вспоминала, не до него было. Вряд ли всерьез в это ничтожество влюбилась, просто у нее рефлекс — шагать за мамочкой след в след. И на козлодоя паршивого глаз положила поэтому — а почему ж еще? Потрясений ей, вишь ли, не хватало! А пришлось выбирать: семейное болото или водоворот страстей — глядь, и мигом перестала Екатерину Великую изображать. Стала тем, кем всегда была: добропорядочной тетенькой, с мужем и детками. Дровосек отпал за ненадобностью и обиделся до смерти, вон, даже до завтрака не остался.
— Ну, а таблетки? — торопливо влез в Зоины рассуждения Данила, спеша выяснить главный для него вопрос.
Та, похоже, даже не заметила его непонятной заинтересованности.
— Да ну, их и было-то две, Зина ей принесла из своей комнаты, а я — стакан воды. Не могла она выпить больше двух!
— Слушай, а твоя упаковка еще осталась? Ведь вам с Ларисой Зинаида давала таблетки эти, каждой по упаковке, так? Где она?
— Не помню, вроде у меня на тумбочке, или в ящичке стола. Я их и не пила совсем… — разговор по душам превратился в дознание, и Зоя растерялась.
Но ее кузен не мог больше демонстрировать душевную тонкость: извинился и кинулся к дому, стараясь не переходить на бег на глазах изумленной Зои. Вихрем влетел в ее комнату и лихорадочно обшарил стол и тумбочку. Не найдя никаких лекарств или хотя бы оболочек, быстро просмотрел все места в комнате, где держат нужные и ненужные мелочи. Таблеток не было. Даня растерянно присел на кровать. Тут открылась дверь, и в комнату осторожно вошла Зойка:
— Дань, ты что? Зачем тебе эта упаковка?
— Смотри сама, — отрывисто бросил Даня, непонятно за что рассердясь на сестру, — ты говорила, таблетки у тебя. Так где же они?
Зоя растерянно пошарила в тех же уголках, где он только что искал пропавшие лекарства. Потом пожала плечами:
— Не знаю…
