— Кто мог их у тебя забрать? — допытывался Данила, — Попросить там, или незаметно?
— Просить их у меня никто не просил, а взять мог кто угодно — комната не заперта, я целый день на кухне, — хмуро отвечала Зоя, потом вдруг тоже разозлилась, — Слушай, Шерлок Холмс, ты мне вот что скажи: Лариску отравили, да? Ее пытались убить?
Даня молча кивнул. Зоя сосредоточилась, помолчала минуту и заявила:
— Пошли!
И Данила последовал за Зоей, шагавшей так решительно, точно они направлялись на штурм Зимнего дворца.
В качестве последнего оплота монархии выступала Зинина комната. Здесь Даня и Зойка обыскали все ящики стола, полки шкафа, сумочку и чемодан, но лекарства нигде не нашли. Переглянувшись, они понимающе кивнули друг другу.
— Знаешь, — припомнила Зоя, — у Зинки, похоже, больше и не оставалось этих таблеток. Она Лариске принесла последние две штучки, упаковка из-под них так и лежала в Ларкиной комнате, на тумбочке. Проверим?
Действительно, пустая оболочка от пары таблеток, которые Лариса приняла на глазах сестры и тетки, оказалась у нее в комнате, только не на тумбочке, а на полу, в темном и пыльном углу под кроватью. Достав ее, Данила сидел возле семейного ложа и чихал минут пять, как простывший кот. Потом, видимо, от чихания, в мозгах у него прояснилось, и Даня спросил, заинтересованно глядя на сестру:
— Ну, а где же все-таки твоя упаковка?
— Да, если ее в комнате нет, тогда… — и тут Зойка снова сорвалась с места и пулей вылетела в коридор.
'Ну, вылитая гончая…' — только поражался Даня, совершая пробег по дому вслед за кузиной, — 'Добычу чует. А может, знает что-то такое? И аккуратненько подводит меня к версии, прикрывая… себя, например!' Не успел он додумать эту неприятную мысль, как вместе с Зоей оказался на кухне.
Вычищенное до блеска бывшее владение Варвары Николаевны выглядело таким печальным — словно опустевшая тронная зала, ждущая коронации нового государя. Зоя окинула помещение взглядом и кинулась… к помойному ведру.
— Йех-х! — с отвращением скривившись, пробормотал Данила, — А без рытья в помойке нельзя обойтись?
— Нет, нельзя! — отрезала Зойка, потом вдруг смилостивилась, — Ладно уж, сиди. Нашла.
— Это твоя? — быстро спросил Даня, подходя, — Ты можешь определить, твоя она или нет?
— Вроде да. У нее царапины и уголок оторван. Видимо, кто-то таблетки вытряхнул, а оболочку в ведро выкинул. Может, Лариска, когда мы с Зиной ушли? — Зоя с надеждой посмотрела на кузена.
Даня отрицательно покачал головой:
— Нет. Она бы собрала все оболочки в горсть — твои и свои, отнесла бы их к месту будущего упокоения и выпила. И все упаковочки лежали бы под кроватью, а не валялись по всему дому. Постой! — в его мозгу снова зажглась лампочка, — Упаковок было три. Зинина, из которой вы давали Ларе две 'легальные' таблетки, нашлась в комнате; твоя — в ведре на кухне, неизвестно кем опустошенная; а третья где? Та, из которой Лариса якобы ничего не принимала. Как ты считаешь?
— Не знаю, — рассеянно ответила Зоя, вновь перерывая мусор, — надо поискать… здесь! Вот, вторая! В ведре лежали обе — моя и Ларкина! Только первая совсем внизу была, их специально в мусор закопали… — тут Зоя осеклась, но Даня этого в запальчивости не заметил.
— Кто-то выпотрошил их, потом сложил таблетки в ладошку и любезно угостил ими Лариску! — решил Данила, — Два вопроса: кто это был, такой галантный; и как он заставил Ларку его послушаться? — и оба хором заорали:
— Алексис!!!
Пока его друг разыгрывал следопыта, Иосиф блаженствовал на озере в Зинаидином обществе. Он уже чувствовал, как иссякает запас дозволенных удовольствий: оба они успели пару раз искупаться и позагорать, все вкусности были съедены, а разговор хромал, как опоенная лошадь. Ося понимал, что ухаживание теряет напор и яркость. Жизнь в деревне и прогулки на природе способствуют неторопливым отношениям, мыслям, словам… Желание побыстрее одержать верх, взять первый приз и сразу лететь на поиски новой победы бледнеет, из жокея превращаешься в шахматиста.
Иосиф сидел на берегу и глядел на воду — не знал, стоит ли форсировать события, да и как их форсировать? Зинаида лежала на траве, полузакрыв глаза, и улыбалась.
— Смеешься? — удивленно спросил Ося.
— Смеюсь, конечно, — ответила Зина и посмотрела на него с иронией, — У тебя очень смешное выражение лица.
— Почему это? — недоуменно поинтересовался Иосиф, — Я что, похож на роденовскую статую в Алексисовом исполнении?
— Тебя бедный папа Карло раздражает? — усмехнулась Зинаида, — А он ведь изо всех своих силенок хочет быть милым и общительным. Просто не знает, как это делается. С бабами он только и умеет, что бразильский сериал крутить! С мужиками — пить, курить и о бабах говорить. На 31 декабря еще можно сходить в баню. Вот так и живет: ни работать толком не умеет, ни думать, ни любить, — и Зина внимательно посмотрела на заскучавшего Осю.
— Слушай, я вовсе и не об этом лобзике с глазками думал! Тебе, наверное, скучно со мной. Сейчас ты еще позагораешь, а через час начнешь томиться…
— Я свое в юности уже оттомилась, дожидаясь новогодней ночи и выпускного бала. Сейчас я уже взрослая девочка и гедонистка, а с тобой просто душой отдыхаю, — тут Зинаида рассмеялась, — Если бы мы встретились в годы моей юности… То есть, если бы ты встретил меня, какой я тогда была… В общем, я запуталась, но ты понял.
— И что бы случилось?
— Ничего! Ты бы меня просто не заметил. Вот и говори о преимуществах молодости перед… зрелостью. Я в свои двадцать лет была блеклая, неинтересная, задумчивая девица…
— Ты такой была? Это больше на Зою похоже, — рассмеялся Ося, — То есть, ту Зою, которую мы все знали… до смерти Варвары.
— Да я потому ей и сочувствую, — кивнула Зина, — Для меня Зоя — родственная душа, а не 'мы с тобой одной крови'. Мне самой в ее годы никто не попытался жизнь облегчить, вот я и исправляю упущенное, — пожала плечами Зинаида.
— Зин, а ты часто вспоминаешь, как… — Ося запнулся, не зная, как спросить про предательство родни, не причиняя боли.
— Как я оказалась никому, в сущности, не нужна? — не дрогнув лицом, закончила его вопрос Зинаида, — Да, вспоминаю часто. Меня это взбадривает. В такой момент всегда думаю: если уж я из болота, где родилась и полжизни провела, вылезла, то из финансовой передряги точно выберусь. И еще парочку партнеров спасу. А теперь смотрю на Зою и понимаю: если б лет двадцать назад у меня тоже опора появилась! Ладно, не хочу больше! Теперь тебе стало томительно скучно? — Зина улыбалась, но глаза ее напоминали нетающие полярные льды.
— Не грусти, — тихо сказал Иосиф и взял ее за руку, — Ты удивительная женщина. И очень красивая. И потом… человеку за все приходится расплачиваться: и за счастливое детство, когда тебя на руках носят, и за тяжелое, без любви и помощи. Для баловня любая опасность — магнит, а инстинкт самосохранения у него работает плохо. А если рос один, как Маугли, могут мучить дурные сны. Надо просто не зацикливаться. Ты же сама говорила, что гедонистка… — и осторожно поцеловал ее ладонь.
Зина посмотрела на его рыжий затылок, потом вдруг вскинула тонкую руку и обняла Иосифа за шею. Зинины полуоткрытые губы произнесли его имя, кожа ее пахла солнцем и речной водой, а глаза оттаяли и стали похожи на синие живые цветы. Сначала они приблизились к самому Осиному лицу, а потом медленно закрылись, точно погасли. Им было хорошо. Допрос первой степени откладывался на неопределенное время.
Обе влюбленные пары — Лариса с Русланом и Зина с Иосифом — вернулись домой лишь вечером, когда в лесу стало совсем темно, и комары устремлялись к любому человеческому телу, как полуночные байкеры — к придорожному бару. Данила сидел на веранде и смотрел в темный сад, на коленях у него
