указаниями, нередко адресами, ценами, - всё коллекционерское социальное богатство было сосредоточено здесь. И хозяин не взял её при побеге! Значит, покончил с темой? Всё собрано? Всё ясно? Васька немотствовал, осмысляя
находку. Завалиться за матрац она не могла, очень плотно подогнаны части. Значит, она там жила. Близко к сердцу. По другую руку от жены.
- Может, он впопыхах забыл её?
- У него хорошая память, лучшая на свете, - процедил Васька. - Перейдём в кабинет, ладно?
Вернулись в кабинет. Сели. На букве 'Р' нашли телефон переплётчика-реставратора со свистящим именем Сим Симыч. Подчёркнуто красным карандашом, и линия намного свежее, чем запись номера.
- Интересно, а по паспорту? - удивился Васька. - Симеон? Серафим?
- Семафор. Покумекаем, каков он по совести. Скажет нам, когда у него бывал искомый посетитель? Как будем раскрываться?
- Знаешь, ты у нас великий журналист. И голос у тебя, как известно, ангельский. Вот и давай. Звони ты, ладно?
- Мне представиться другом семьи? Нет, глупо, извини. Кстати, с неизвестным разговаривал именно ты. Голос известен только тебе. Может быть, у вас есть параллельный аппарат?
- Точно! Я буду слушать, а ты говори. Если я позвоню, да ещё как сын, это будет очень странно. Мы же с ним вроде бы намедни говорили, но и как бы не с ним. Ты
скажи, тебе переплести что-то редкое надо! И тебе его рекомендовали. От Кутузова! Давай?
- Кофе - ради вдохновения - у тебя есть? - неосторожно спросила я, и Васька так зыркнул, что вдохновение само пришло. Без кофе.
Мастер переплётно-реставрационного дела Сим Симыч оказался дома, но, как ни напрягался, не припомнил клиента под такой фамилией. Он даже пошутил, что известные ему Кутузовы давно заняли почётные места в учебниках истории.
- Впрочем, если у вас что-то интересное, пожалуй, через месяц я вернусь, вы можете позвонить ещё раз, - исключительно вежливо предложил мастер.
- Мне нужно довольно срочно, - возразила я. - А в каком районе вы живёте?
Невинный вопрос неожиданно заледенил голос моего собеседника:
- Вот позвоните - я и скажу. До свидания.
Провокация, можно сказать, удалась, поскольку, задавая вопрос о районе, я смотрела прямо на его адрес, вписанный в книжку более свежими чернилами, чем телефон.
Влетел Васька, подслушивавший с кухни:
- Это он! Точно. Характерный скрипучий. И перепады те же. То вежливый, то вдруг будто с подначкой, с подозрением… Ну скажи: зачем бойцу столь мирного фронта, как реставрация и переплёт, быть загадочным и нервным?
- …и вранливым, заметь. Нота бене: он отказался признать очевидное. Слушай, Вась, а давай покрутимся около его дома? Так, погуляем наобум. Голос
подсказывает - нечисто дело. У него, родимого, папенькина драгоценность, у него!
- Я тоже так думаю. Ну почему батянька не вложил в адресную книжечку фотографии!..
- Зачем?
- Ну, чтоб узнать, если вдруг, этого хмыря на улице…
- Вась, а Вась, ты помнишь, где я работаю?
- Ой, правда, ты же по голосам лица угадываешь! Солнышко ты наше! - возопил Васька.
- Ну вот, будет хоть раз в жизни польза от моей многовековой журналистики! - обрадовалась я.
Васька тоже заулыбался, зашевелился. Появилась, появилась надежда. Погибнет загадка, и мы освободимся ради рутины, а трагедии пойдут себе прочь, и пусть. Хватит.
И мы поехали на 'Кропоткинскую' - гулять наобум вокруг переплётчикова дома. Подбадривая Ваську, я рассказывала ему биографию мастера, привычки, семейное положение, описывала внешность - и особенно цвет бровей: коронный номер. Обычно мой аттракцион не лучшим образом действует на потребителя, вызывая сомнения, дискомфорт и прямую агрессию, но Васька сегодня был исключительно благодарный слушатель и ни разу не издал типичное для этих случаев 'Ну-у-у-у!..'.
Глава 47
Кутузов начал волноваться. По городу шли свободно, без пробок, будто им персонально дали зелёную дорогу. Кутузов часто поглядывал по сторонам и, как назло, всё упирался в раскрашенную кошками машину. Наконец не выдержал:
- Ань, ну что этот зверинец вокруг нас вертится?
- А… ну, это, наверное, сопровождение.
- Очень своевременная шутка, - фыркнул он.
- Никаких шуток. В этой машине мои конюхи с библиографом.
- Что?!
- Да, милый друг. Беседовать с твоим шантажистом будем дружно, всем коллективом заинтересованных сторон.
- Ну и ну. Почему же ты мне не сказала?
- Ты хотел заработать свои три тысячи. И ты всё сделал сам. Молодец. А они - малюсенькая подстраховка. Мы не хотели тебе помешать ни в чём. Библиографу, кстати, с самого начала показалось, что в коллекции чего-то не хватает. Он даже сказал - 'кого-то'. Он очень хочет спасти твою царь-книгу.
- Интересно, как это ему показалось?
- Очень просто. Когда он складывал свою… твою пирамиду, он пережил озарение.
Так и сказал мне наутро. И добавил про нехватку мраморной плиты. Понятия не имею,
какие озарения бывают у строителей пирамид, никогда не строила, но факт остаётся фактом!
Аня повернула к центру. Кошачье сопровождение послушно пристроилось в пяти метрах позади.
- И что, сейчас он добровольно…
- Абсолютно добровольно! Сказал, что, спасая книгу, мы спасаем человечество.
- Оно, конечно, так, но всё-таки это моё дело.
- Тварь ты неблагодарная, - ласково заметила ему Аня. - Оно уже не только твоё
дело. Люди уж извелись, глядя на твои страдания. Можно подумать, у них своих дел
нет. У конюха Ивана дочка позавчера родилась. У конюха Петра мать сегодня юбилей празднует, а они мчатся за нами, потому что библиограф им всё рассказал.
- Ань, а как мы убедим их молчать? Ведь книгу-то я действительно купил на птичьем рынке. А она оказалась краденая из музея, и мой стервец информацию выставил вместе со счётом за услуги. Ты же всё понимаешь, детка. Мы в ловушке.
- Давай сначала выручим её, а потом сами решим, как жить, ладно? - ещё ласковее предложила она. - Всех сластей не переешь, всего добра не переносишь.
- Ишь ты… - успокоился Кутузов, так и не привыкший к режиму работы мозга индиго.
Притормозили у 'Кропоткинской'. Заперев машину, Аня повернулась к Храму Христа Спасителя и медленно, с чувством перекрестилась. Кутузов покачал головой. К этому он тоже не смог привыкнуть, а единственное воспоминание, когда он сам осенил себя крестным знамением, в телестудии, до сих пор обжигало руку.
'Кошкин дом' тоже притормозил. Вышли конюхи с библиографом, и Кутузову с трудом удалось не расхохотаться. Иван и Пётр были гренадерского роста, с пудовыми кулаками, шикарные дядьки, в одинаковых джинсовых костюмах. Старичок библиограф
- одуванчик на верёвочных ножках. Седенькие волосики колыхались, будто прощались. Взор учёного горел, однако, нешуточной решимостью. И он тоже был в джинсовом костюме.
