замерла, немного не доходя до него. Лица видны только у детей – попробуй разбери, кто перед тобой: женщина или переодетый мужчина. Подпустишь вплотную – ножом могут пырнуть, не проверишь – закидают позицию гранатами. Единственная надежда – побоятся Витькиного пулемета. Сергей спиной ощущал, что друг стоит метрах в трех позади, широко расставив ноги, чтобы не шататься при стрельбе.
Не снимаю палец с курка, стволом автомата показал, чтобы подходили по одному. Левой рукой торопливо поднимал паранджу, обхлопывал тело – и толкал в плечо: проходи. Женщины, миновав Тимрука, останавливались, ждали остальных. Затем, снова запричитав, пошли дальше.
– Порядок! – сказал Тимрук, когда вернулись на позицию. – Если баб гонят, значит, сами не полезут. Теперь можно соснуть.
Поспать у него не получилось. Примерно через полчаса появилась ещё одна группа женщин и детей, раза в два больше первой. И плакали раза в два громче.
– Задолбали! – возмущался Тимрук, выбираясь с позиции.
Соседи подвесили ракету. Она высветила кишлак позади женщин и детей, и у дувала Гринченко увидел всадника. Внимательно приглядевшись к толпе, заметил, что плакали только передние, задние шли молча и кучно.
– Назад! – скомандовал Сергей другу. Отступал спиной к позиции, пока Витька не оказался там, потом в три прыжка долетел сам и, падая, приказал: – Огонь!
Трассирующие пули из пулемета Зинатуллова, казалось, превратились в тонкий луч, который ткнулся в женщин и детей и как бы указал цель остальным десантникам. Кто последовал указке, кто бил выше – каждый сам себе судья и только себе...
13
Никто и никогда не радовался приходу Сергея, как Оля, – в момент обслюнявила все лицо.
– Я верила... верила... – исступленно повторяла она и покусывала за мочку уха.
Наташа и Света безучастно наблюдали за ними. Первая ковырялась в красивом носике и, если судить по опущенным книзу уголкам губ, думала о чем-то малоприятном, а вторая перемалывала крепкими челюстями распластанного и безголового цыпленка-табака. Опять Сергея встречают цыплятами. Как приманка в крысоловке: вцепившись зубами – и услышишь, как за спиной захлопнулась дверца.
– Жрать хочу. И выпить, – умеряя Олины ласки, грубо сказал он.
– Сейчас все будет! – радостно пообещала она и побежала на балкон.
Вернулась с коньяком. Пили на кровати. Он держал бутылку и стакан, а Оля – тарелку с птицей и хлебом. Он наливал похожую на крепкий чай, но пахнущую бензином жидкость, пил сам подносил стакан к Олиным губам, и стекло стучало об остренькие зубы, а она – отрывала маленькие кусочки проперченного цыпленка и вкладывала Сергею в рот, дотрагиваясь до зубов гибкими пальцами с облезлым рубиновым маникюром на ногтях. Напоив и накормив, легла рядом. Время от времени осторожно дотрагивалась до его щеки, словно убеждалась, что не сбежал. Лежать было приятно и спокойно, будто вернулся домой. Так, наверное, чувствует себя хрюшка, развалившаяся в теплой луже на грунтовой дороге.
Вечером Сергей никуда не пошел. Клиенты разъехались в отпуска, да и с жарой у них поубавилась похоть, поэтому девки сидели без работы и без денег. Коньяк и цыплят принесла вчера Леки. Они и сегодня вернулись с добычей – яблоками, шоколадом и марочным десертным вином. Где-то воруют. Впрочем, немножко – это не кража, а дележка. Тем более, что делятся с советской торговлей, а крупный вор на мелкого не должен зла держать.
Около часа ночи их разбудил требовательный стук в дверь. Стучали кулаком, с размаху.
– Лека, узнай кто, – распорядился Сергей.
Валерка-брат прошлепал босиком с кухни в коридор.
– Кто?
– Открывай! – крикнули из-за двери густым басом.
– Быстрее, пока дверь не вышибли! – добавил другой голос, похожий на женский.
Валерка открыл.
Первым в комнату вошел пучеглазый толстяк. За ним – нескладный, рукастый увалень немного повыше Сергея. Подбородок у него был разбит, корочка на болячке топорщилась желто-красными заусеницами. Третьим был доходяга с вытянутой физиономией, маленькими косыми глазами и рыжим, в виде петушиного гребня чубом. Они выставили на стол по бутылке самогона, толстяк по-хозяйски плюхнулся на стул и выпучился на Сергея, надевающего джинсы.
– Кто такой? Почему не знаю?
– И я тебя не знаю.
– Сейчас узнаешь, – пообещал пучеглазый толстяк. – Впрыгивай в башмаки и катись отсюда, пока я добрый... Ну, что уставился? Сам не справишься? – Он повернулся к увальню. – Григор, помоги ему.
Вот и належался в теплой луже! Забыл, что по дорогам без спроса всякая мразь мотается. Обидно быть битым, когда стоишь полураздетым и как бы наполовину слабее.
– Что ты к нему лезешь? – Оля закрыла собой Сергея. – Он же вас не трогает! Сейчас оденется и уйдет.
– Рот закрой, халява! – посоветовал толстяк и уже без угрозы в голосе сказал: – Ладно, проваливай некантованным. Только поторопись, а то передумаю.
Сергей не спеша одевался и прикидывал, как добраться до противоположного края стола. Нож лежал рукояткой к Сергею, просился в руку. Обогнуть толстяка, оттолкнуть доходягу, пристающего к Наташе, – и тогда посмотрим, кто уйдет некантованным. Будто в поисках носка, подошел к шкафу, заглянул за него. Теперь толстяк не мешал, зато увалень прошел следом и закрыл проход к столу. Нет, просто так отсюда он не уйдет. Жаль, что пистолет далековато, придется бить бутылкой или стулом.
– Так ты – шустрый! – наигранно обиделся пучеглазый, сожалеючи, развел руками и с издевкой произнес: – Придется бить.
Сергей поднимался, придерживаясь за стену. В голове звенело, и слова толстяка казались не имеющими никакого к Сергею отношения. Но сам толстяк имел: с тремя Сергей не справится, но хоть одного, именно этого, изуродует. Загнется, но изуродует...
Оля опять закрыла собой. Она отталкивала увальня и пучеглазого толстяка и кричала сквозь слезы:
– Не трогайте его!
Баба защищает – стыдно и обидно! Окажись пистолет под рукой, замочил бы всех троих....
Пучеглазый умудрился обойти Олю и с размаху ударил Сергея. Размах – рублевый, удар копеечный. Не помешай Оля, узнал бы толстяк, как надо быть, глаза бы на лоб вылезли. А пока Сергей прижимался к стене, отбивался от редких ударов и ждал, когда трем мужиком надоест играться с бабой и с ним и примутся за дело всерьез.
Валерки наблюдали за дракой с порога кухни и не понимали или не хотели понимать безмолвные приказы Сергея принести нож или бутылку. Света и Наташа безучастно смотрели с кровати. Слишком часто они дрались сами, поэтому не вмешивались в чужие разборки. У них все еще впереди: гости пьяные, сейчас разомнутся на Сергее, подогреются самогоном и им подкинут, потому что платить, наверняка, нечем, а Светка молча не отпустит.
Четвертого гостя Сергей заметил первым. Теперь хана! Этот был длиннее увальня и шире толстяка, выглядел на тридцать с небольшим, но половина головы была седой, а физиономия – на зависть питекантропу: узколобая, с выпирающими надбровными дугами, приплюснутым носом и мощными челюстями, какими можно гвозди жевать, причем «двухсотку». Такой зашибет – и не поморщится. Он остановился на пороге комнаты, настороженным взглядом проверил, нет ли чужих.
Тут четвертого гостя заметила Оля и крикнула:
– Дрон, скажи им – чего они?
