над этим: «Автобус, мужики!». Тот был плотью от плоти этой жизни вокруг, «настоящей жизни» – той жизни, которую Артем хотел не то чтобы видеть, а жить ей, раствориться в ней. Но… это было невозможно. «Я должен был напиться, дать кому-нибудь в морду, написать на двери Алевтины пару неприличных слов, что там еще… Вот он вырастет – И сделает так… По-настоящему… А я… А что сделал я? Уехал в деревню, пишу рассказы? И…» - перед ним вдруг пронеслись все события его жизни здесь, в деревне и он похолодел от догадки: его подозревают! Бусыгин его подозревает! Куканов показал на него! Это все очень серьезно!
А у нас ведь никому ничего не объяснишь, не докажешь! Никто ни в чем не захочет разобраться, понять хоть что-нибудь! Захотят обвинить – и обвинят! И – «По тундре, по железной дороге…» Только наоборот – не оттуда, а туда! Ужас! Он даже вздрогнул. Нет, надо ехать в город – и не развеяться, а насовсем! Нечего тут делать.
Он подумал так, но тут же отогнал эту мысль. Если он уедет – это будет подозрительнее в пять раз! И наверняка это понимает и Бусыгин, - и потому так запросто ходит к нему в гости, пьет чай… И не требует никакой «подписки о невыезде». И даже в город посылал! Стоп… А, может, это была проверка – не сбежит ли он? А он-то, дурак… играл в разведчиков! Его проверяют и перепроверяют…
На душе у него было совсем муторно. Какая уж тут Агата Кристи…
На автовокзале он купил обратный билет и сел в тот же самый автобус, на котором только что приехал.
Глава 7
- Это все? – спросил Бусыгин Кашина.
Они пили чай у Бусыгина на веранде. Говорили об оружии и о случае с Глуховым и Кукановым. Зашел Костя удачно - попал к столу. А Нина мало кого в таком случае отпускала, не напоив чаем…
Кашин задумчиво отхлебнул из своей чашки и сказал:
- Вроде бы. Хотя нет! Глухов приехал.
- Который? Матвей?
- Ну да.
Теперь задумался Бусыгин. Сейчас события могут пойти одно за другим. Надо шевелиться. Теперь, наверное, все узнают… Но что делать!
- Ну что, Костя… Полетели уже! Сейчас все может завертеться – не остановишь. Алевтина уж, небось, мамочке позвонила, Глухов приехал…
- Алевтина – кто такая?
- Пока секрет. Ну, что сидишь? Заводи… - правда, заводи!
- Куда едем-то?
- Для начала в магазин, - и, увидев, что Кашин смотрит непонимающе, добавил, - в трешкинский. С Зинаидой Никалавной покалякать.
Магазин находился в бывшей трешкинской начальной школе. Когда-то ее «укрупнили», то есть ликвидировали и отправили детишек учиться в Луговое. Зато не надо было строить новый магазин. Зинаида Соловьева была второй на памяти Бусыгина продавщицей. Первая вот уже года три как жила в городе. Почему-то продавщицы здесь были как на подбор – что в Трешкино, что в Луговом, - дородные, ярко крашеные, упитанные, в пестрых кофточках и темных юбках. Кроме того, параллельно с работой в магазине все они умудрялись держать коров. Впрочем, Зинаида свою корову – последнюю в деревне – уже отправила под нож.
В магазине было темновато. Единственная лампочка, свисавшая с потолка на древней витой паре, горела над прилавком. Продавщица стояла на рабочем месте и, склонив голову, время от времени прокидывала костяшку на счетах и что-то записывала в тетрадке.
- Привет, Зин! – поздоровался Бусыгин.
- Здравствуй.
Он стал разглядывать магазинные полки, будто хочет что-то купить. Костька посмотрел на него и повернулся к хозяйственным товарам.
- Покупать будете чего? – спросила Зинаида.
- А как же, – ответил Бусыгин.
«Господи, чего же купить?» – думал он.
- Калымите, что ли, у нас? – продавщица на секунду оторвалась от записей и счетов и окинула их быстрым взглядом.
- Да нет, - сказал Анатолий Михайлович, - случайно заскочили. – А, вообще, надо поспрашивать, - что-то мы этим летом ваших трешкинских обижаем. Чего мы там делали-то, а, Кость?
- Дрова кололи.
- Ага, это на вашем конце.
- Видала-видала.
Зинаида уперлась глазами в тетрадку и задумалась. Они долго молчали, пока, наконец, Бусыгин не произнес:
- Отчет, что ли?
- Вроде того.
- Двойная бухгалтерия?
- Ага. Тройная.
Тут Кашин неожиданно для Бусыгина подошел к прилавку и спросил бельевых прищепок. Зинаида скрылась в подсобном помещении, потом вынесла ему две картонки, обжатые по кругу цветными пластмассовыми прищепками, рассчиталась и спросила:
- Что, нету таких в Луговом?
- Есть, - смутился Костька, - да все как-то руки купить не доходят.
- А мне растворяшек вот этих пару штук, хлеба половинку и пакет майонеза, - попытался прикрыть Костькино смущение Анатолий Михайлович.
- Два супа быстрого приготовления, - сказала Соловьева и щелкнула счетами, - пакет майонеза; хлеб.
Бусыгин протянул деньги.
- Слушайте-ка, шабашата, а вы ведь у этого, у депутата, бывает, вертитесь - чего он там? Живой?
- Живой.
- Не попали в него?
- Нет. А чего спрашиваешь?
- Да так… Интересно.
- Слушай-ка теперь ты, Никалавна, я тут с Нинкой Киселевой ехал, - так она говорит, вы с ней языками чесали, когда в него стреляли?
- Да ну! Где чесали! Она уж ушла, как выстрелили…
- А ты видала, что ль?
- Видала.
- И че там?
- В смысле?
- Ну, вон, Киселиха говорит – «стрелу огненную Господь послал через ангела своего».
Соловьева захихикала.
- Вот уж, правда, язык без костей… Совсем рехнулась старая…
- Ну, так что? Стрела огненная?
- Ну, вроде того…
- Да ты че?
- Сначала полыхнуло за Юрмой, потом гром был. А как гром – так, знаешь, - как иголкой в нашу
