- Да-да, я видел.
Елена Григорьевна на секунду замолчала, переваривая то, что Бусыгин узнавал что-то о ней без ее ведома, но затем спокойно продолжила:
- Потом она нашла страничку РОНО и мой рабочий телефон.
- Понятно. Так что она вам сказала?
- Мы с ней попытались выяснить, почему они приходили именно к ней, - и она сообразила, что один молодой человек был на нее очень обижен. Он так ей завидовал, когда она стала начальником творческого отдела, что уволился с телекомпании.
«Конечно, завидовал, - подумал Бусыгин, - все же завидуют; - и он, значит, тоже».
- Его фамилия, как сказала Алевтина, - Вереницын. А мы знаем точно, что в Трешкино – дача известного журналиста Вереницына. Так что он приехал сюда мстить.
- То есть, не понял, - прямо мстить?
- Ну да. У них же здесь дача.
- Еще раз, извините, не понял, - приехал на дачу или мстить? А почему вам, а не ей?
- Ну… Да какая разница? По-моему, связь здесь очевидна.
Теперь замолчал Бусыгин. Убеждать Елену Григорьевну по телефону очень трудно. Да и логика тут не сработает. Тут нужен эффект. Пожалуй, тот самый эффект…
- Что же вы собираетесь делать, Елена Григорьевна?
- Вообще-то теперь это наше дело, что делать.
- А вы все-таки не боитесь ошибиться?
- А чего тут бояться?
- Если вы ошибетесь, тот, кто стрелял в вашего мужа, останется на свободе.
- Ой… Да ладно… Не пугайте… Вам просто жаль обещанных денег – вот вы и цепляетесь за соломинку…
- И все-таки. Вы можете подождать до послезавтра, до утра?
Елена Григорьевна заколебалась. Бусыгин говорил уверенно, как будто что-то знал такое, чего не знает она. Что они, в конце концов, теряют? Преступник у них на крючке!
- Ну, хорошо. Но только до послезавтра. И закончим с этим.
Она положила трубку. Анатолий Михайлович убрал телефон и задумался. Он долго смотрел на дорогу, потом обернулся к Куканову. Тот спал, развалившись и открыв рот, как может спать только типичный сильно пьющий расейский мужик.
- Давно уже за ним смотрю, - сказал Кашин. - Всю машину мне слюной зальет, падла…
Но Бусыгин думал пока только о завтрашнем дне.
- Придется покататься завтра, а, Кость? Не против?
- Покатаемся, - безразлично, по-такситски, ответил Кашин.
«Нет, он все-таки на меня за что-то обижается, - подумал Бусыгин. - Ладно, разберемся…»
Глава 9 и последняя
На следующий день под вечер Артем ушел на реку, насобирал хвороста, поставил палатку, сварил – наконец-то! – удачную кашу из пакетных супов, поел, - а потом долго лежал у костра, - глядя то на огонь, то в бездонное, усыпанное звездное пылью черное небо. Он хотел быть один. Вот так же когда-то он ходил ночевать на берег Юрмы с отцом. И теперь он понимал, почему это делал отец. Вокруг не было ни единой человеческой души. А это значит, что не было изломанных человеческих судеб, лжи, пьянства, больных от власти начальников и… шустрых молодых начальниц. Ну… это уж кому что перепало…
А потому и засыпать потом было не страшно, - пусть даже и ворочался и плескался кто-то в невидимых в темноте прибрежных кустах, а на том берегу – вообще – ломал ветки. Он долго слушал эту возню, а потом, когда костер почти совсем погас, закрыл полу палатки и зарылся в спальнике.
Перед рассветом ему – несмотря на спальник – стало нестерпимо холодно. Он вылез из палатки и дрожащими руками снова развел костер. Холод шел как будто бы не снаружи, от августовской ночи, а изнутри, - и именно потому, - как ему казалось, костер долго не мог его согреть. Потом захотелось есть. Оставалось только печенье, и он набросился на него с жадностью, как будто не ел целую неделю. Постепенно челюсти его устали двигаться, он проглотил последнюю порцию пережеванного печенья, стряхнул с губ крошки и понял, что согрелся.
Было уже довольно светло. Над водой показались языки испарины. Медленно и торжественно, как фимиам на алтаре, они отрывались от поверхности реки и струились вверх. Артем смотрел на них как завороженный, - казалось, он увидел все – весь мир как будто заново, причем он не мог понять, - это мир был новым, - или, наоборот, - он, Артем.
Он забыл обо всем. Над далеким изгибом Юрмы, над лесом вдруг легко всплыл маленький кусочек восходящего солнца.
- Вот… - прошептал Артем и замолчал; он смотрел во все глаза, - как раскручивается эта огромная первобытная машина, поднимает пар над рекой, тревожит лес, - все оживает, оживает, оживает; оживает и он сам, и… - вот оно!
- Вот оно! – сказал он, когда солнце показалось целиком.
Ему хотелось петь, смеяться, прыгать, махать руками, - но, - в то же время ничего этого делать было не нужно, - все это уже было где-то – и вокруг, - и внутри него. Он же просто сидел у костра на свернутом спальнике – с застывшей на лице улыбкой.
Рассвет и восход солнца все еще стояли у него перед глазами, когда он подходил к дому. Он совсем не удивился, что у крыльца стоит Анатолий Михайлович и ждет его.
- Привет, Артем! Что-то ты сегодня… веселый какой-то.
- Рассвет встречал… Здравствуйте.
- А-а… А я к тебе по делу.
Артем открыл дом и они зашли. Вереницын бросил в сенях вещи и стал умываться. Бусыгин терпеливо ждал.
- Так что же за дело? – спросил Артем, утираясь полотенцем.
Бусыгин посмотрел на него и сказал:
- Решили мы эту задачку, Артем.
- Про Брезгунова-то? Здорово!
- Да… Я тоже доволен. Хотелось бы теперь с заказчиком развязаться. Вот… Поэтому у меня к тебе просьба…
- Просьба? А чем я могу помочь?
- Понимаешь… Нужен маленький… спектакль. И непременно с твоим участием. Пара реплик – не больше. Ну, ты же читал Агату Кристи?
- Но я не умею…
- Да ничего делать не нужно. Надо просто быть самим собой.
- Самим собой?
- Да. Кроме того, надеюсь, тебе это будет еще и интересно. Ты все-таки писатель…
- Да ну я же говорил… Это я так…
- Нет уж, для нас, простых смертных, ты – писатель, - не отвертишься! Да ничего страшного не будет, Артем. Всех делов на полчаса. Помнишь, я обещал тебе все рассказать?
- Да.
- Ну вот. Ты мне поможешь – а потом поговорим.
- На полчаса?
- Да.
Артем попытался задуматься, - зачем же он был нужен этим «заказчикам», но перед глазами у него по-прежнему парило восходящее солнце, - и потому задуматься по-настоящему не было никакой возможности.
