- Ну ладно… Пойдемте.
- Позавтракаешь?
- Но ведь вы же говорите – на полчаса? – я потерплю…
Было, наверное, уже часов девять. Несмотря на это, в деревне было пусто. Они вышли с Вереницынского участка в полной тишине. Потом сели в жигуленок Кашина и поехали.
Они уже вылезли из машины и вошли к Брезгуновым, когда Артем нервно усмехнулся и сказал:
- Вы когда-нибудь встречали рассвет, Анатолий Михайлович?
- Конечно. На работе – много раз. В армии было дело. На выпускном в школе.
- Можете что угодно про меня думать… Пусть даже… что я – сумасшедший. Но я сегодня сидел у костра, смотрел на него и понял, что я – брат солнца.
- Брат солнца?
- Да. Понимаете, я сначала это почувствовал, - совсем без слов. А теперь вот ехал с вами и думал, - и в голову пришло, - брат солнца…
Бусыгин кашлянул и внимательно посмотрел на Вереницына.
- Знаешь что, Артем? Это очень даже хорошо, что ты – брат солнца. Это нам сейчас пригодится.
Артем улыбнулся непонимающе, но прямо-таки счастливой улыбкой. В этот момент они уже стояли у дверей, и Анатолий Михайлович нажал на кнопку звонка.
Открыла им Елена Григорьевна. Она посмотрела сначала на Бусыгина, а потом на Артема.
- Это он?
Бусыгин кивнул.
- Проходите, - сказала она.
Они зашли внутрь и поднялись на второй этаж, снова все в тот же холл. Елена Григорьевна рассадила их в кресла и села сама. Она стала не вполне вежливо разглядывать Артема, а тот с интересом изучал жилище депутата изнутри и думал, - «До чего же люди любят ненастоящее… До чего же не хочется никому быть самим собой… Все надо играть в кого-то… Неизвестно в кого…» Он уже забыл, что ему-то самому надо было быть собой, - а потому и был собой, - в чем-то наивным, а в чем-то опытным работником пера, то есть, по большей части, клавиатуры. Скорее, все-таки, журналистом, чем писателем.
Через пару минут появился Брезгунов-старший. Он явно проснулся совсем недавно и успел только умыться и натянуть спортивный костюм. Иван Николаевич поздоровался и сел в кресло.
- Ну так… Что вы хотите нам сказать, Анатолий Михайлович?
- Хочу доложить вам результаты своей работы. Тот, кто стрелял в вас, готов вам в этом признаться, принести извинения и даже…
Брезгуновы переглянулись, и Иван Николаевич язвительно повторил:
- Принести извинения… Ну вы подумайте… Принести извинения!
- Не понимаю, к чему все это представление, Анатолий Михайлович? – перехватила инициативу Елена Григорьевна, - я же вам сказала: мы уже сами все поняли. В ваших услугах не нуждаемся. Денег от нас вы не получите.
- Не в деньгах дело, Елена Григорьевна… Хотя раз уж вы давали слово, их следует с вас получить… Давайте я вас сначала друг другу представлю.
- Ну, представьте. И что будет?
- Посмотрим.
- Ну, представьте, представьте!
- Так вот, господа… Этот молодой человек, - Артем Вереницын, - бывший телевизионный редактор, сын известного в недавнем прошлом журналиста Александра Вереницына.
- Это мы и так знаем… - начала было Елена Григорьевна, но Бусыгин перебил ее:
- А это, Артем, - Иван Николаевич Брезгунов, - депутат Старосельского районного Совета, заместитель директора Старосельской мебельной фабрики… - Артем и Иван Николаевич кивнули друг другу. - А это – Елена Григорьевна, его супруга, сотрудник РОНО и мать, в том числе, и Алевтины Ципрус.
Артем хотел кивнуть, но… он был так удивлен, что застыл на пару с полуоткрытым ртом, а потом повернулся к Бусыгину и недоумевающее переспросил:
- К… кого?
- Алевтины, Артем, Алевтины.
Вереницын перевел взгляд на Елену Григорьевну и стал изучать черты ее лица, в то время как она с неменьшим изумлением следила за его реакцией на нее. Наконец Артем опустил голову и сказал:
- Не может быть… - что в соответствии с традициями русской филологии как раз и означало, что не просто «может быть», а даже еще хуже: так оно и есть на самом деле и есть.
Сначала все долго молчали, а потом Елена Григорьевна неуверенно спросила:
- Он что, вообще ничего не знает?
- О вас – ничего.
Елена Григорьевна поджала губы, сложила руки на груди и переглянулась с мужем.
- Вы, кажется, хотели нам рассказать… - начал было Иван Николаевич.
- Да. Хотел. Считаю это дело раскрытым и готов назвать вам имя стрелявшего. При условии соблюдения нашего договора и еще одного условия.
- При соблюдении договора… - задумчиво повторил депутат. - То есть мы должны девяносто тысяч…
- Да.
- А условие?
- Виновный согласен сознаться лично вам и не хочет никакой огласки. Он даже готов в этом случае компенсировать вам моральный ущерб… в пределах разумного. В случае, если его попытаться привлечь, он будет все отрицать, дело затянется и может вообще рассыпаться.
Иван Николаевич фыркнул:
- Что вы несете? Какой огласки? Это уголовное дело! Политическое! Покушение на представителя государственной власти! У меня пуля пролетела вот здесь! – он махнул рукой перед носом. - Вы подумайте – какой умный! Не хочет огласки!
- Я тут ни при чем, Иван Николаевич. Я нашел того, кто стрелял, но ситуация получилась довольно запутанная.
- С чего это вдруг?
- Судите сами. С одной стороны вашему руководству хочется представить это дело под определенным углом.
- Ну, не то чтобы совсем уж так, но… На какое-то время… И только здесь, на уровне района…
- Вот. И когда я назову вам этого стрелка, вы пойдете в суд, и…
- Все рассыпется…
- Да. Раз уж началась игра в покушение, вам придется в нее играть. И лично для вас, я так понимаю, это более выгодно.
- Я закурю? – не то спросил, не то предупредил Брезгунов.
- Конечно.
Иван Николаевич сходил за сигаретами, потом подошел к окну, приоткрыл его. Он закурил и выпустил на улицу струйку дыма. Потом взял на подоконнике пепельницу и стряхнул в нее пепел.
- Так. А с другой стороны?
- С другой стороны его будет сложно привлечь к ответственности. Оружие он уничтожил. Его видели только два человека, они тесно связаны с ним и будут все отрицать. Он может легко свести дело к неосторожному обращению с оружием. Не думаю, что вас это удовлетворит.
- Да уж…
- А так… поговорите с ним, потребуете что-нибудь…
- М-да… - протянул Брезгунов.
- Он опасен? – спросила Елена Григорьевна.
- Решайте сами. Я все вам расскажу, - и там будет видно.
Иван Николаевич кашлянул и посмотрел на Елену Григорьевну. Та рассеянно смотрело на столик, который стоял между креслами и покачивала головой.
