мной.
— Как вернется — так и уйдет, — ответил Бродяга хмуро, закончив бинтовать руку. Тратить Силу на лечение явно не стоило. Так затянется. А Сила, судя по всему, скоро ему пригодится.
—
— Ты… ты не понимаешь. Он был одним из восьмерых наставников Шессергарда. Высшим был…
Вот так. Интересно, если бы враг твой оказался просто нежитью (или просто темным Наставником) — пошли бы по спине мурашки так, как сейчас? Вспотели бы ладони — вот так, сразу?
Но страх страхом, а оставить ее —
— Тем более, Мари. Не уйду я.
— Жалеешь? Не хочу я твоей жалости. Не нужна она мне, слышишь?!
Ишь как глаза засверкали… Даже румянец на щеках появился — нехороший румянец, болезненный…
«Но от этого не менее красивый», — невпопад подумалось Яну.
Сев рядом, он взял ее за плечи и чуть приподнял — глаза оказались совсем близко.
— Мари, я не уйду. И это не жалость. Это…
— Это? — эхом отозвалась она.
— Это… что-то другое. Что именно — еще не понимаю. Но я не хочу никуда уходить один. Мы пойдем вместе — скоро, — и, осторожно отпустив ее, добавил: — Дай пока ногу тебе подлечу.
— Сама могу, — буркнула она, глядя в сторону.
— Знаю я. Будем считать, что мне надо чем-то заняться. Чтоб не страшно было. Идет?
— Идет, — улыбнулась одними губами Мари…
Но потом улыбка, пробившись сквозь боль и тревогу, коснулась глаз. И впервые — от самого Фориса — Мари сказала:
— Спасибо, Ян.
И — вопреки своим знаниям и здравому смыслу — Ян ощутил, как перехватило дыхание от избытка Силы …
Ночная тишина на самом деле вовсе не беззвучна. Мягкий плеск волны, шепот ветра в ивовых косах- ветвях, ленивая перекличка лягушек; еле слышный взмах крыла и писк охотящегося нетопыря…
И дыхание — ровное глубокое дыхание человека, спящего спокойно и с удовольствием.
Ян мягко повел плечом, поудобнее устраивая голову Мари. Та шевельнулась, не просыпаясь, и ресницы щекотно тронули шею Бродяги. Память услужливо нарисовала образ-вспышку: оскаленная пасть, белый блеск клыков… если это случится сейчас — шансов у него просто не будет.
А значит — надо гнать прочь сон… и посторонние мысли, кстати, тоже. Что вовсе нелегко, когда сидишь за полночь на берегу лесной речушки, а на руках у тебя спит красивая девушка…
Да еще этот запах трав…
Аль Опаленная Длань, Проложивший Дорогу, помоги…
Словно в ответ, небо перечеркнула падающая звезда — скользнула по темному бархату и угасла над горами, на востоке. Скоро тот край неба поблекнет, потом заалеет — ветреное будет утро, он чувствовал это уже сейчас…
— Ян,
Мари была спокойна, сосредоточена — только левое веко чуть подергивалось.
— Не дай ему подойти. И — не выпускай меня, что бы ни случилось. Пожалуйста. Да, еще…
Она перевела дыхание.
— Можешь брать мою Силу. Сколько понадобится… слышишь? Если он… если я снова… в общем, просто вычерпай ее всю и сразу. Мне не будет больно. Лучше — ты, чем…
Ян не ответил.
Не пошевелился.
Но глаза, способные видеть незримое, зажмурились бы в этот миг — такой яркости сияние окружило его и Мари, твердея, кристаллизуясь, заключив Бродягу и ведунью в многогранный непроницаемый шар- самоцвет.
А напротив, между двумя вербами, соткался темный силуэт, черная дыра на ткани ночи. Острый безглазый взгляд-удар скользнул по огнистым граням и запутался, потерявшись в них. Тень не приблизилась.
Дальнейшее напоминало горячечный бред… но не слишком.
Ровно настолько, чтобы оставаться реальностью.
Земля вокруг них вспучилась и лопнула, выпуская хищные стебли гвалиса. Движения их — ведомые теплом и запахом человеческого тела — были неспешны, но мгновение спустя Бродяга оказался среди клубка белесых щупальцев. Ни одно из них так и не смогло коснуться ни его, ни Мари… и чтобы обратить их в пепел, хватило совсем небольшого усилия…
Стаи оборотней-йорга, высасывающих жизнь, закружились в бешеном танце, стремясь прорваться к ним — и рассыпались пылью в налетевшем ледовом вихре. Спасибо, Мари…
Харракуты, стервятники Сероземья, пружинисто переступая на суставчатых лапах, тяжелыми жвалами долбили окружившую их невидимую броню…
Лиловые молнии снова и снова били то сверху, то из воды, перемежаясь каменным градом и еще невесть чем, для чего не было имен ни в одном языке, живом или мертвом. И все это гасло, исчезало, рушилось, ткнувшись в сферу Силы, созданную Яном… и унося частицу этой силы с собой.
В какой-то миг Ян ощутил, что его уже не хватает, что натиск врага вот-вот прорвет оболочку. Он не успел ни сказать ничего, ни сделать. Просто, пошатнувшись, почувствовал, как Мари подхватила его — закрыв собою.
Всего на миг потускнела одна из граней шара.
Но и этого мига хватило.
Темное щупальце коснулось сознания Яна.
Лес, берег, река разом исчезли. Он повис над бездной, девичье тело на руках налилось свинцом — удержал, не выпустил; обернулось холодным огнем, обжигая до костей — не поддался…
Он ощутил пустоту, сплав боли, голода и жажды… вот, значит, что ты чувствуешь,
А рядом, так близко — чашей родниковой воды, олененком, вышедшим навстречу волку — она… «Мне не будет больно…» Ей — не будет… Вычерпай ее до дна… и тебе тоже… станет легче… может, ты даже одолеешь меня в этот раз… иначе не будет тебя. Смерть, тлен, вечное одиночество и пустота…
— Ах ты мразь! — выдохнул Ян, разбивая чужую волю и изгоняя из сознания наведенный ею морок. — Сгинь!
И хлынул поток белого пламени — чистого, ярого, неудержимого. И
Ян, выпустив Мари, пораженно посмотрел на руки.
Пламя, положившее конец Битве Вэйлэ и вместе с нею канувшее в легенду. Вырвавшееся через тысячу шестьсот с лишним лет из рук — уст, воли? — безвестного бродяги, волшебника-недоучки…
Почему? Как?
Над притихшей поляной прошелестели слова древнего языка:
Наверное, это был ответ.
Но Голос умолк прежде, чем прозвучало последнее слово.
— Ты — герой?
Ян привык к одиночеству и видениям — там не было нужды в словах. Беседа была для него делом хоть и не новым, но непривычным. Мари, напротив, говорить любила и умела, порой задавая весьма неожиданные вопросы… вот как этот.
