— И не нужно спорить. Я только что сказал Жилю, что машина на сегодня не понадобится.
Меня охватила ярость. Однако я понимала, что бессмысленно, чтобы не сказать опасно, давать ей выход в словах. Собственно, я ожидала, что теперь он наконец уйдет, но он задумчиво потер рукой подбородок и сказал:
— Я только не могу понять, почему мама ничего не сказала о вашем предполагаемом приходе. Ведь она не может не знать об опасности такого путешествия.
Между тем я несколько успокоилась и теперь уже могла держать себя в руках. Мне было ясно, что для меня же будет лучше оставаться осмотрительной в беседе с Полем. Хотя бы потому, что мне уже неоднократно приходилось убеждаться в его разумности.
— Но почему вам так хочется, чтобы пришла она? Это что, вопрос этикета?
— Э-ти-кета? — насмешливо переспросил Поль. — Если бы речь шла только об этикете! Однако речь идет только о вас. Да вы, видно, и не подозреваете, в сколь опасном положении оказались теперь...
При этих словах он испытующе поглядел на меня, как если бы желал проверить, действительно ли я так недогадлива, или притворяюсь.
Он окончательно сбил меня с толку. Его намеки постепенно начали действовать мне на нервы. В конце концов я, кажется, имею право на какие-нибудь разъяснения, но он ограничился замечанием:
— Чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас.
Так не могло продолжаться дальше. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. Кто-нибудь должен был объяснить мне это странное отношение к моей персоне. Или мне поинтересоваться у мадам Маршан? Нет. Это можно было бы истолковать как неуважение к мадам д'Эшогет. Кто же разговаривает с обслуживающим персоналом о семейных проблемах? К тому же при ближайшем рассмотрении куда-то испарилась и сама сердечность мадам Маршан. Теперь она вела себя со мною так напряженно и официально, как если бы видела меня впервые. Ну а обратиться к мадам д'Эшогет я просто не отваживалась.
Может быть — Брайан? Но нет, мне не хотелось бы навязывать ему свое общество, тем более что после похорон я его почти не видела. Он заперся в своей комнате и не появлялся даже к совместным семейным обедам. Хотя Брайан и не любил Дениз, было ясно, что он очень переживает ее смерть.
Единственным, с кем я, наверное, могла бы поговорить, был Фарамон. Но даже и его в последнее время нельзя было найти.
Однажды я заметила его из окна. Он пересекал один из маленьких внутренних двориков. Я побежала вниз по лестнице, чтобы перехватить его. Однако когда я спустилась, рядом с ним уже стоял Поль. Говорили они очень тихо, и лица их были весьма серьезны.
Я осталась стоять у выхода, и временами до меня доносились короткие обрывки фраз: «...не нужно тратить зря время... опасность для всех... необходим врач...» — говорил Фарамон.
Поля было слышно лучше: «Но ты же в конце концов не ожидаешь, что именно я...»
Но тут он поднял глаза, увидел меня и моментально сменил тему. Мне было страшно интересно узнать, о чем они разговаривали.
Лишь через пару дней мне наконец удалось застать Фарамона в одиночестве. Я напрямик спросила его, почему все так странно ведут себя со мною.
— Что за чепуха! — почти невежливо бросил он. — Вы все это выдумали. Вам никто не говорил, что вы слишком много копаетесь в себе и отличаетесь странной мнительностью?
А когда я все-таки продолжала настаивать на том, что отношение ко мне действительно сильно изменилось, он счел возможным пояснить:
— Конечно, мы все немного изменились. Теперь мы относимся по-иному не только к вам, но и друг к другу.
Фарамон на этот раз выглядел каким-то нервным. Под его глазами виднелись темные круги, как если бы он плохо спал в последнее время. Создавалось впечатление, что смерть Дениз выбила его из колеи существенно больше, чем смерть отца, братьев и племянников. Хотя, с другой стороны, я увидела его впервые лишь через месяц после трагедии. Возможно, этот новый удар судьбы был для него еще более тяжелым.
— Нашей семье пришлось столкнуться с таким количеством несчастий, — тихо произнес он, — что можно подумать, будто над этим домом тяготеет проклятье.
Он посмотрел мне в глаза, и в его взгляде читалось столько симпатии и сочувствия, что мне подумалось — такого прежде не было.
Положив руку мне на плечо, он заметил мягко:
— Бедная Леонора, как же вы, должно быть, сожалеете о том, что этот внешний лоск клана д'Эшогетов заставил вас приехать сюда.
— Лоск, — сердито бросила я в ответ, — тут абсолютно ни при чем... Единственное, что побудило меня принять предложение, была любовь к Майклу.
«Как он может так превратно истолковывать мои мотивы!» — подумалось мне.
Фарамон же задумчиво покачал головой:
— Наверное, вам следовало бы с самого начала уехать из замка.
Но он не спросил, что меня удерживало тут. А то, что это могло каким-то образом оказаться связанным с Полем, он знать не мог. Вероятно, он полагал, что мне трудно было отказаться от величия и роскоши?
— Однако, может быть, и есть путь к соглашению, — сказал он с налетом прежней фривольности, обнимая меня за плечи.
Такое поведение показалось мне столь неуместным, что я решила сразу же пресечь его.
— Почти никакого, — сказала я, освобождаясь от его рук. — И в настоящее время, судя по всему, меньше, чем когда-либо прежде. Представляете, Поль даже не позволяет мне теперь выходить в парк, чтобы подышать свежим воздухом. А мне уже начинает мерещиться, что потолки опускаются на голову.
Я полагала, что он начнет высмеивать меня. Но Фарамон внезапно сделал очень серьезное лицо.
— Может быть, и верно, лучше оставаться внутри. По крайней мере в течение следующей недели. Ведь вам неизвестны обычаи и привычки местных жителей... их предрассудки. А во внутренних двориках вы всегда можете подышать свежим воздухом.
Затем Фарамон попрощался со мною и ушел, сообщив, что намерен найти Жиля для срочного разговора с ним. По всей видимости, он полагал, что я буду придерживаться его указаний. Но я пребывала в бунтарском настроении. Меня совсем не устраивало, что ко мне постоянно относятся как к ребенку, которому говорят, что можно и чего нельзя, и мало привлекала идея все время оставаться за стенами замка. Я тосковала по просторам, по лесам и полям и просто не могла понять, каким образом моя прогулка по парку могла повредить памяти умершей Дениз.
Во второй половине следующего дня я собрала все свое мужество и вышла из замка. В последний момент я чуть не отказалась от своего рискованного намерения, но мое упрямство настойчиво звало меня на свободу.
В долине стоял плотный туман. Воздух, благодаря повышенной влажности, казался тяжелым, и разглядеть что-либо на расстоянии более двух метров было очень трудно.
Окружающее выглядело так мистически-ужасающе, что я даже и не удивилась особенно, увидев появившуюся из тумана Мари-Лизет. Я поняла, что это именно она, еще до того, как успела узнать ее — настолько ее появление соответствовало всей этой неземной обстановке.
В течение некоторого времени мы молча смотрели друг на друга. Ее зеленые хищные глаза, казалось, сверлили меня. Затем она прошипела:
— Убийца! — и, к моему безграничному удивлению, плюнула мне под ноги.
Я инстинктивно отпрянула назад, она же яростно продолжала:
— Не будь вас, бедная мадам Дениз осталась бы жива!
— Да вы с ума сошли! — возбужденно воскликнула я.
И верно, она казалась в тот момент действительно сумасшедшей. Я заподозрила, не была ли Мари- Лизет той самой опасностью, на которую намекали Поль и Фарамон.
