основном морская тематика.
— А вы пели, Селедкер? — спросил я.
— На санскрите?! — удивился он. — Не поймут… А вы чем занимались в России?
— Писал, — ответил я. — Рассказы, пьесы, комедии. Люди падали от смеха. Тридцать лет я служил Богу смехом, Селедкер.
— Писатель, — вздохнул тот, — что будете петь?
Подошёл официант.
— Кофе из кастрюли, — предупредил меня Селедкер.
Мы взяли два апельсиновых сока.
— Видели официанта? — сказал каббалист. — Бывший актер из Тбилиси. Я плакал на его спектаклях… Значит, вы писатель. Тогда почему я вас не читал?
— Я писал на русском, а вы связаны с мёртвыми языками.
Подошла пожилая женщина. В руках у нее были фиалки.
— Пардон, мсье, как скорее пройти — так или так? — она показала два противоположных направления.
— А вам куда? — спросил Селедкер.
— Никуда, — ответила женщина.
— Тогда туда, — показал Селедкер.
— Мерси боку, — поблагодарила женщина.
— Столица мишуге, — сказал Селедкер, — ненормальные всех стран стекаются сюда, как арабы в Мекку. Вот, ещё одна, приготовьтесь.
К нам приближалась девушка с распущенными золотыми волосами. В руках у неё были ведро воды и кувшин. Она остановилась и, широко раскрыв глаза, с любовью стала смотреть на меня.
— Учитель, — наконец произнесла она, — позволь омыть твои ноги.
— Разрешите ей, — шепнул Селедкер, — это Мария Магдалина. Не разочаровывайте её.
Я снял обувь.
Магдалина омыла мои ступни и начала вытирать их своими прекрасными волосами.
— Теперь уматывайте, — шепнул Селедкер, — скажите, что идете к Иоанну Крестителю, а то не отпустит.
Я поднялся, поцеловал Марию Магдалину и двинул вниз, к улице Яффо. Селедкер нагнал меня.
— Иерусалимская лихорадка, — объяснил он, — чаще всего случается со скандинавами. Срывают одежды, выкрикивают пророчества. Через неделю проходит… Ну, я побежал, — он подхватил костыли.
— Селедкер, — бросил я — Послезавтра Осип Зись. Вы будете в Гипосаре?
— Если меня не съест лев, — ответил каббалист.
Через неделю я был у специалиста. Тот сидел на табурете, ссутулившийся, постаревший.
— Вы меня расстроили, — печально сказал он. — Это не Кумран.
В душе моей затеплилась надежда. Мне стоило немалых усилий изобразить на лице печаль.
— А что же? — спросил я.
— Какой-то еврей начала века, — пренебрежительно произнес специалист. — Зачем вы мне принесли это послание?
— Это мой дед, — признался я.
— Ваш дед?! — возмутился он. — Что это вдруг вы решили принести мне записочку от вашего деда? Всё, что произошло после второго века нашей эры, меня не интересует! И с чего вы взяли, что это ваш дед? Когда он здесь был?
— В начале века, — сказал я. — Он пришёл к Стене. С посланием к Богу.
— Ерунда! Бумага в Стене сто лет не сохранится! Почему вы думаете, что это писал ваш дед?
— Я уверен, — ответил я.
— Откуда у вас эта уверенность?
— Не могу объяснить, я чувствую.
— Шекель, шекель, — доносилось с рынка, — три кило — шекель!
— Записки регулярно вынимают и закапывают в землю!
— Эту решили сохранить.
— Почему?!
— А почему восходит луна? — спросил я.
— Скажите, что вы ищете в этой записке?
— Если бы я знал! — ответил я. — Мой дед ушёл в Иерусалим и не вернулся.
— Мой дед тоже не вернулся, — сказал специалист и взял послание. — Тут нечего расшифровывать.
— Читайте, — попросил я.
— Предупреждаю, оно не представляет для меня никакой ценности. Возможно, оно будет интересно профессору Гурфункелю…
— Читайте, — умолял я, — прошу вас, читайте.
Специалист взял послание, поднес лупу.
— «Боже, — прочел он, — сделай так, чтобы моё донесение генералу Алленби дошло в срок. Иначе англичанам не взять Иерусалим».
— Ваш дед был шпионом, — специалист поднял глаза, — дальше он сообщает о количестве турецких пушек и амуниции.
— Вы могли бы продолжить чтение? — спросил я.
— «Извини, Всевышний, пришёл к Тебе с некоторым опозданием. По прибытии в Иерусалим сразу угодил на войну, а потом — в плен. Записку у меня отобрали при обыске. Турки решили, что это шпионское донесение. Били палками по пяткам. Я сознался, что Шимен Косой — это генерал Алленби, а Леечка, которая задыхалась, — Англия в тисках блокады.
Послание подзабыл, поэтому прошу тебя, Господи, просто гезунт и шолем для всех евреев нашего местечка. И а биселе гелт. Но все это потом, после Алленби».
Специалист опять прекратил читать.
— Ваш дед помог Алленби войти в Иерусалим.
Я сел и вытер пот со лба — получалось, что Мошко Весёлый сыграл решающую роль в освобождении Иерусалима от турецкого ига.
— Ваш дед — историческая личность, но он меня совершенно не интересует. С вашим дедом — к профессору Гурфункелю.
— Подпись есть? — спросил я.
— «Боже, — продолжил специалист, — я не подписываюсь, чтобы опять не попасть в лапы турок. Но ты знаешь, кто я, — еврей с Украины, который пришел поклониться Тебе».
— Зачем вы принесли мне это письмо, — недоумевал специалист, — все знают, что меня ничто не интересует после второго века нашей эры… Идите к этому профессору Гурфункелю. Мне сейчас даже кажется — вы считаете, что верблюд спас арабов, как евреев — Тора. У меня такое ощущение. Идите к профессору Гурфункелю, этому леваку, который уверен, что мы произошли от протоарабов. Он встретит вас с распростёртыми объятиями. Идите, идите, он в Аммане, советник при дворе короля Хусейна — Бен ибн Гурфункель!..
Я вышел на улицу.
Теперь я знал, что дед воевал на стороне англичан, был героем и исторической личностью.
Но был ли это мой дед?
Подписи не было. Шимен Кривой стал Косым, Ханночка — Леечкой, и местечко не называлось Мястковкой.
Всё было туманно.
Единственный, кто мог подтвердить, что это мой дед, — был Бог…
— Шекель, шекель! — доносилось с базара. Я свернул и пошёл по его рядам.
