- Никогда не видел более привлекательной картины, - веселился Иоганн. – Да здравствует люфтваффе!
- Ура Герингу!
Чёрные как дёготь, грибовидные клубы дыма, крутясь, поднимались в небо. Один из танков-чудовищ после прямого попадания разорвался от детонации боекомплекта на куски. Ещё один перевернулся на спину, как гигантский жук, а его гусеницы крутились и лязгали в воздухе.
- Ага, не нравится! – выкрикивал возбуждённый пулемётчик и стрелял длинными очередями по отходящей пехоте. – Куда прётесь?
- Они запомнят этот день.
Прибывали всё новые эскадрильи бомбардировщиков, и они тоже, один за другим, кренились и с рёвом неслись к земле. Самолёты останавливали пике как раз вовремя, чтобы не врезаться в грунт, а затем свечой взмывали в воздух.
- Вот мастера!
Стальные птицы замирали на несколько мгновений, выбирая очередную жертву, затем опять шли вниз. Их выдвинутые шасси напоминали когти хищных птиц в поисках добычи.
- Наши ребята чертовски меткие, - восхищался лётчиками Францл. – До конца жизни я буду благодарить Бога и Геринга…
- Я тоже.
Громады танков, при всей их устрашающей внешности, разъезжались вправо и влево, пытаясь спастись бегством. Стена металла в панике распадалась на части. Тучи истребителей «Мессершмит» и «Хейнкель» теперь атаковали с бреющего полёта очумелую пехоту.
- Дави их.
Они проносились всего в нескольких метрах над головами русских, которые разбегались во всех направлениях, объятые ужасом.
- Мы победили! – Облегчённо сказал Иоганн. – Как там другие ребята?
- Сейчас посмотрим.
Все выбрались из своих индивидуальных окопов и смотрели на это грандиозное представление. После нервного напряжения последних нескольких часов, которое пронизывало до самых костей, солдаты ощутили изумление и некоторую эйфорию.
- Задайте им жару! - крикнул в небо один солдат.
- Давайте, давайте! Сбросьте эти «яйца»! - воскликнул потный Вилли. - Дайте им прикурить!
Солдаты, закалённые во многих боях, обнимали друг друга и смеялись до слёз. Другие пританцовывали и хлопали себя по бокам в полном восторге. Вилли кричал от избытка чувств. Францл вдруг сильно ударил напарника по рёбрам.
- Глядите! – Он возвращался в своё обычное состояние сварливости. - Вон пара этих чертовых «жуков» пытаются смыться!
- Вот так, обломайте им рога!
Это была уже не война. Просто захватывающая дух демонстрация разгрома, контролируемого и управляемого. Лишь в некоторых местах отдельные группы солдат противника пытались оказать какое-то сопротивление. Русские сдавались толпами. Многие из них дрожали и заикались, почти рыдали.
- Я не понимаю ни слова, - приговаривал Иоганн, разглядывая поверженных врагов. - Но ужас в их глазах говорит о том аде, который они пережили.
- Мне их даже жалко.
Вся окружающая местность усеяна обломками танков, скрученными почерневшими кусками металла. Русская артиллерия молчала. Их батареям очевидно тоже досталось. Немцы взяли сотни пленных и захватили огромное количество боевой техники. Когда этот наполненный событиями день прошёл, сердца друзей наполнились новой надеждой и уверенностью.
- Не думаю, что в этот момент найдётся хоть один из нас, кто не был бы уверен в том, что мы побеждаем в войне. – Думал уставший Майер, ложась спать. - Мы пребываем в состоянии какого-то опьянения. Мы совершенно забыли о предыдущих часах, проведённых под жутким огневым валом, и тех минутах отчаяния, когда столкнулись с тем, что казалось неотвратимым нашествием брони и стали. Да, мы обо всём этом забыли, но лишь на короткое время.
На следующий день, когда грузовики готовились вести их к следующему месту боевых действий, солдаты ощутили тот же ужас. Прямо на дороге валялась оторванная кисть руки, белая, словно искусственная, а метрах в пятидесяти, на обрубленном снарядом стволе дерева висел изуродованный мертвец, заброшенный туда взрывной волной.
- Теперь, наконец, достаточно свободного места, чтобы удобно устроиться. - Ощущение безысходности вернулось к ним, когда какой-то придурок заметил, что стало заметно просторней.
Только тогда Иоганн вдруг впервые осознал, что никогда прежде их рота не была такой малочисленной.
Глава 17
После неожиданной смерти невестки Евдокия Кошевая заболела и фактически утратила волю к жизни.
- Как же жить дальше? - думала часто она. - Да и зачем...
Немыслимые переживания случившееся в ту памятную ночь, холодный ливень, который полностью вымочил её и вызвал воспаление лёгких, подкосили последние силы организма. Тяжёлая судьба, непосильная работа тоже по-своему убавили здоровья.
- Будто не жила вовсе! – ужасалась она, вспоминая промелькнувшую молодость. – Только вчера в девках бегала, а нынче считай старуха…
Одно осталось ей от беззаботной юности, дворовое прозвище «Дуняшка». На него оно с удовольствием откликалась и не обижалась, если так её звали самые молодые хуторяне.
- Постареть я всегда успею, - говорила она на упрёки солидных подруг. – А Дуняшкой не буду больше никогда.
Только кончина после трудных родов любимой невестки заставила безвозвратно потухнуть её глаза. Ничто не брало её раньше, ни смерть родителей, ни неудачная беременность, ни гибель мужа.
- На всё воля божья!
Евдокия вела себя всегда ровно, не особо грустила, но и не радовалась без причины. Однако теперь соседи стали замечать, что всё чаще она сидела на базу без дела и плакала.
- Сдавать стала Пантелеевна, - судачили сердобольные хуторяне. – Даже внук не в радость.
- Почитай весь род на корню перевёлся.
Малыш действительно не радовал Евдокию. Она механически выполняла всевозможные действия по уходу за ним, но ни на минуту не забывая при каких обстоятельствах, он появился на свет.
- Виновата перед тобой бабка! – каялась Дуняшка спящему внуку. – Что стоило мне, дуре старой, раньше выехать в больницу?
Она не могла простить себе смерти невестки и поэтому постепенно чахнула. Единственное что поддерживало её силы, были весточки от приёмного сына Михаила. Единокровный племянник, отпрыск брата Григория оказался в итоге дороже всех на свете.
- Где же ты Мишенька? – часто спрашивала рано постаревшая сорокапятилетняя женщина. – Жив ли? Почему не пишешь?
Письма от старшего лейтенанта Кошевого приходили крайне редко. Только зимой со стабилизацией фронта он начал регулярно писать матери. Других родителей он не знал, да и не хотел знать. Намёки родственников о настоящем отце он пресекал на корню.
- Не хватало ещё иметь в родителях белого бандита Мелехова! – Возмущался он в юности. - Моя фамилия Кошевой и этим всё сказано.
