– Я любила ее, как сестру, Барт. Она была моей единственной близкой подругой, но ничего подтверждающего твою теорию я не могу придумать.
– Может, ты просто чего-то не помнишь.
– Да нечего помнить! Мы не брали денег взаймы. У нас не было никакого общего бизнеса. Никакого любовного треугольника. Никаких темных тайн из прошлого. Ничего. – Она сделала шаг к перилам, ободренная тем, что Барт все проверил.
Он подошел сзади, обхватил ее рукой за пояс и проговорил в самое ухо:
– Если бы я жил в свое время в Ориндж-Бич, хотел бы я быть частью такой тайны.
– Ты же здесь сейчас. – Она повернулась, обняла его за шею и, встав на цыпочки, поцеловала. Все это временная отсрочка, которая потом будет лишней мукой. Она не представляла себе жизнь с ним, как, впрочем, вообще жизнь с мужчиной. Но сейчас он ей нужен.
Он прижал ее к себе. Ветер раздувал ее рубашку и играл волосами. Что там самолетики и мыльные пузыри по сравнению с этим невероятным мигом в объятиях Барта на балконе купола.
Миган потянулась и подняла манжету рукава, чтобы взглянуть на часы. Они здесь уже три часа, и у нее ныла каждая косточка. Сколько можно ковыряться в этих бесконечных коробках и просматривать бумагу за бумагой, от самодельной открытки, которую она подарила бабушке на Валентинов день, когда ей было пять лет, до старой газеты с рекламой хлеба. Она даже отупела от усталости.
Она вынула рекламу чопорного старомодного купального костюма и глупо по-девчоночьи захихикала.
– Представляешь такой в «Спорт иллюстрейтед»? У Бемби все прикрыто до колен.
Барт достал очередную коробку.
– Чего это ты расхихикалась? Уж не плеснула ли себе в чай ликерчика?
– Ты что, ребенку вредно. Просто одни от усталости становятся злые как черти, а я дурею. Видел бы ты меня после затянувшегося ночного заседания: я хохочу не останавливаясь.
– Я так от усталости превращаюсь в маразматика. Сижу, злой на весь мир, и дуюсь.
– Ты никогда не бываешь маразматиком. Ты же плюшевый мишка.
– Кто – я? Я покажу тебе плюшевого мишку. – Он поиграл мускулами, схватил коробку и швырнул ее на пол, грозно ткнув в нее ножом. – Никто еще ни разу не назвал агента Барта Кромвеля плюшевым мишкой и при этом остался в живых.
Миган снова глупо захихикала.
Барт покачал головой и разрезал ленту на коробке. На этой коробке не было никаких ярлыков, но она, судя по всему, была доверху набита старым тряпьем. Он вытащил первую вещь и показал ей. Это была солдатская форма, вероятно дедушкина, времен Второй мировой войны.
Барт просунул руки в рукава мундира.
– Мне нравится. Тебе это что-нибудь напоминает?
– Ничего.
– Напрягите ваши мозги, леди, не то мне придется взяться за вас.
– Слова, слова.
– Я тебе покажу слова. – Барт сбросил китель и извлек из коробки французский берет. Ударив им по колену, надел его. – Вуаля, мадемуазель, а это вам, – сказал он, протягивая ей широкополую шляпку с цветочками.
– Мерси, месье. – Она спародировала его акцент и взяла шляпу. Цветы завяли и сыпались, вуаль была порвана. Миган надела ее. – Что поделываешь вечерком, солдатик? А то развлечемся?
– Прости, но я здесь с хихикающей женщиной на сносях. Дай телефончик, я потом звякну.
Миган игриво хлопнула его по руке.
– А что там еще? – Она сама наклонилась над коробкой и стала копаться в содержимом. Потянув за лоскут красного шелка, она вытянула длинное, до пят, вечернее платье с кружевной отделкой на глубоком декольте.
– Готов спорить, его выбирал твой дедушка.
– Несомненно. Жаль, я его никогда не видела. У бабушки всегда глаза были на мокром месте, стоило ей вспомнить о нем. Они, говорят, очень любили друг друга.
– Как это водится между супругами.
– Наверное. – Она запустила руку в коробку, пытаясь найти какую-нибудь интересную вещичку. Ей уже не верилось, что они найдут что-то полезное для расследования. – Боже мой, ты только посмотри на это.
Барт помог ей извлечь из коробки еще одно платье.
– Свадебное платье!
– Это бабушкино. Я видела ее старые фотографии. Если бы я знала, что оно здесь, давно достала бы.
Она приложила платье к себе и тут же остановилась. Барт смотрел на нее так, будто видел впервые.
– Ты прямо как неземное видение. Вся в белом, в кружевах, чистая.
Он сказал это таким глухим голосом, что ей даже стало не по себе. Словно магия платья позволила ему увидеть в ней что-то такое, чего в ней нет.
– Не думаю, что это платье предназначалось женщине на девятом месяце, – ответила она как можно более беззаботно. – Придется найти кого-нибудь, чтобы шел передо мной, прикрывая мой живот.
– Ты и беременная выглядишь прекрасной невестой.
– Кто из нас плеснул хмельного в чай? – Она бросила платье в коробку, затем сняла шляпу и отправила ее туда же. – Время просить Барта дать нам передышку – проговорила она, положив руки на живот. – Хорошенького помаленьку. Верно, малышка?
Странное выражение на лице Барта не изменилось, а скорее усилилось.
– Ты подумала о том, чтобы оставить ребенка?
Вопрос ошеломил ее.
– С какой стати ты спрашиваешь?
– Мне так показалось. Это, конечно, не моего ума дело, но ты явно привязана к ребенку и из тебя вышла бы дивная мать.
– Дивная мать? Да откуда мне быть дивной матерью? – На секунду ей стало не по себе, и она поспешно отвернулась.
– Ты не твоя мать, Миган.
– Я и без тебя знаю. Я – это я, только от этого не легче, когда дело касается брака и материнства.
Барт подошел к ней и взял ее за руки.
– Это пустые слова, ты сама знаешь.
– Я не могу оставить ребенка. У меня слишком серьезная работа. Мне приходится постоянно ездить. Какой тут грудной ребенок. Я и не знаю, как их кормят.
И вдруг как гром с ясного неба на нее обрушилось то, от чего она все время отмахивалась. Она хочет этого ребенка больше всего на свете. Отдать его – значит оторвать что-то живое от сердца. Но она боится, боится, что у нее ничего не выйдет, что она не далеко ушла от своей матери.
– Прости, Миган. Я действительно лезу не в свое дело.
– Ты прав. Это не твое дело, Барт. Продолжай здесь ковыряться, если хочешь, а я пошла вниз.
– Я с тобой. Не хочу, чтобы ты спускалась одна.
Он взял ее за руку, и они пошли к лестнице. Больше они не говорили о Джеки и ребенке. Только у Миган на сердце кошки скребли, хотя она уже смирилась с болью, смирилась с мыслью, что ей не суждено иметь и любить этого ребенка. Точно так же она когда-то смирилась с мыслью, что ее мать не такая, как все. Что ей не суждено говорить с ней по душам и делиться своими горестями и радостями.
Надо сделать то, что надо. Позвонить в агентство, и пусть все идет своим чередом.
Барт перелистывал свои записи. Это были сплошные колонки цифр, примечаний, дат. Он растопил камин для Миган и вот уже два часа сидел со своими схемами, но ни на шаг не продвинулся к разрешению
