девочка - он вполне успел разглядеть окончательно не сформировавшуюся фигуру. И длинную косу с заплетённой жемчужной нитью. Жемчуг… плевелы диавольские…
Кровоточащие губы выдохнули:
- Не заключай с демонами союза - полонён будешь, и не твори им добро. Они добро не приемлют, почитая сие за слабость твою, ибо сами добра не ищут. И не должен перед ними клонить чело, унижаться и оправдываться - они суть волцы хищные.
Чеканные слова из книги, всплывшие в памяти, оказались не поняты Саньком - парнишке вдруг показалось донельзя обидным, что какой-то мужик обзывается демонами и волками. Ну и что, что гораздо старше? Отец с Андреем тоже взрослые, а таких обидных слов себе не позволяют. Затыльник приклада влетел в выплёвывающий проклятья рот, опрокинул Дербенёва на спину, заставил подавиться кровью пополам с обломками зубов.
- Злой ты, Саня, - старшая сестра покачала головой. - Утром таким ещё не был.
- Утром меня не убивали. И был дом, в котором мама…
Лена молча отвернулась - возразить нечего. И не хочется возражать. Сегодня жизнь перевернулась второй раз, но всё так же с ног на голову. Ладно, не привыкать… Лишь бы осталась жива мама. Да с мальчишками ничего не случилось.
- Санёк, время! У нас нет времени.
Парнишка сосредоточился, несолидно шмыгнул носом, и улыбнулся:
- Ещё часа полтора продержат. Я дополнительно два десятка туда послал.
- Ты что, ими управляешь?
- Да. А что такого? Ты разве нет?
- С какой стати? Я же не зверь.
- Ну-у-у… - протянул Саня и покосился на отрубленную руку пленника. - Все мы в какой-то степени…
- А без философии?
- Звери мы, кровожадные и хищные звери. Вот только в отличие от них, можем и о друзьях позаботиться, - парнишка пинками перевернул Дербенёва на живот и, достав нож, распорол ему сзади штаны. - Вася, поразвлечься не желаешь?
'В каком смысле?'
- Трахни дяденьку.
'А-а-а…' - и без того большие глаза Василия стали ещё больше и круглее. - 'Это обязательно?'
'Не ломай игру', - мысленно попросила Лена. - 'Изображай возбуждение и сладострастие. А тебе, Сашка, должно быть стыдно'.
'За что?'
'Я в твоём возрасте, и слов-то таких не знала'.
'На войне быстро взрослеют'.
И уже вслух:
- Ну как, Вася, нравится?
Дербенёв, не слышавший мысленного разговора, извивался как лягушка на столе студента-медика, пытаясь перевернуться и прижать уязвимое место к земле. А когда туда упёрлись холодные стволы ружья, открыл рот, чтобы заорать.
- Молчи! - Санёк наступил пленнику ногой на затылок. - Или говори, но тихо и разборчиво. Понял? Если да, то кивни.
В ответ - энергичное мотание головой. Скорее даже - крупная дрожь. Соглашается?
- Ну, рассказывай.
Станислав Вениаминович говорил долго, минут пятнадцать. Мог бы и больше, но попытки жаловаться на несчастную жизнь безжалостно пресекались болезненными тычками в рёбра. Да ещё Васька, старательно изображающий сексуальную озабоченность, очень способствовал красноречию, почти что словесному поносу. Какое дело до сохранения чужих тайн, когда вопрос стоит о целостности собственной задницы?!
Павловское княжество решило расширяться. Не территориально (пустующих земель и так было в избытке), а численно. Разведчики давно положили глаз на бесхозное население в Грудцино, Дуброво, и ещё двух деревенях на другой стороне Оки. Столько народу, не окружённого отеческой заботой, прозябающего и погибающего без мудрого и чуткого руководства - непорядок. А желание или мнение будущих подданных - дело третье. Кто же его спрашивать-то будет, это мнение? И у кого? Народ, как известно, обязан безмолвствовать.
Нападение провели одновременно на все четыре деревни. И в каждой был свой человек, в нужный момент встретивший, открывший ворота, указавший людей, способных оказать и организовать сопротивление. В Дуброво таким оказался пацифист Малов-старший и примкнувшая к нему пара убеждённых последователей учения о гектаре земли, недовольных слишком жёстким руководством Чертобоев. То, что они не лезли во внутреннюю политику и жизнь поселения, не принималось во внимание. Всё равно виноваты - самим фактом своего существования.
Как прошла атака на Грудцино, Станислав Вениаминович не знал, ему не сообщали. Но здесь, в Дуброво, из-за удачного отсутствия двух самых серьёзных противников потери получились даже меньше запланированного. Из княжеских дружинников четверо были убиты автоматным огнём при попытке захватить дом Чертобоев, да троих насмерть посекло осколками гранаты. Рассчитывали на большее. Малов-старший, которому Валера Сотский успел выпустить кишки в короткой стычке у ворот, да предатель, напоровшийся на картечь в лоб от него же, не считаются - расходный материал. О том, что стрелок с озера тоже больше не вернётся, павловцы были ещё не в курсе.
- Всего сколько было? - уточнила Лена, поигрывая шашкой в опасной близости от дербенёвской промежности. Она не смущалась и не стеснялась видом почти голого мужика - покойников не стесняются.
- Двадцать человек нас приехало.
- Значит, минус десять. Осталось одиннадцать. Да ещё местного урода приплюсовать… Итого - двенадцать.
- Шестеро уехали в 'Уазике', повезли мальчишек.
- Их зачем взяли?
- Чтобы старый чёрт сговорчивей был… Ай! - Дербенёв дёрнулся. Пытаясь зажать длинный порез на внутренней стороне бедра. - За что?
- Выбирай слова, гнида, когда про моего папу говоришь!
Пленник побледнел и, кажется, даже перестал дышать. В его глазах читалась всё, что он думает об исчадии ада, к тому же дочери не меньшего исчадия. Демонское семейство, одним словом. И демон в услужении. Вот он, ходит, сладострастно повизгивает, и посматривает с вожделением содомским масляным взглядом. Сгинь, провались, нечисть!
Васька нечистью себя не считал, проваливаться не собирался, и с увлечением играл забавную роль сексуального маньяка. А то, что маньячить пока нечем, так это не беда. Всему своё время, молод ещё. Вот лет через пять, когда каждый уважающий себя зверь становится взрослым… Нет, и тогда бы на этого человека не позарился.
К концу допроса Санёк становился всё мрачнее и мрачнее.
'Ты чего такой?' - спросила Лена, уже привычно не произнося слова вслух.
'Кончать его надо'.
'Ясное дело'.
'Я не смогу'.
'А я?'
Младший брат пожал плечами, вздохнул, и без всякой паузы воткнул Дербенёву нож под подбородок:
- Извини, дядя… никакой работы, исключительно личное.
