доказывать, что этот песец стоит значительно больше цены, назначенной в этом магазине.
Иенсен все-таки спросил:
— Вы не ошибаетесь, фрекен? Ведь месяц тому назад эта шкурка стоила двести крон.
— О нет, херре. Уже два месяца, как цены сильно поднялись. Спрос на этот мех в Европе необычайно повысился, и мы ждем дальнейшего роста цен.
Иенсен с сожалением разжал пальцы.
— Благодарю вас, фрекен.
— Вы не возьмете этого…
— Нет.
Иенсен опрометью выбежал из магазина. Но дальше он не знал, что ему делать. Было ясно одно — нужно немедленно начать сначала. Не возвращаясь на Свальбард, без длинных и трудных зимовок, как- нибудь получить обратно свои меха.
Но даже при неповоротливости его мозгов, тут же стало ясно, что об этом не может быть и речи. И как неизбежное, в голове стали воскресать картины шпицбергенских скитаний. Мутный сумрак полярной ночи, снег спокойно падающий, снег крутящийся, снег беснующийся, снег ровно лежащий бесконечным покровом, вздымающийся огромными горами, снег хрустящий под полозьями саней, снег обламывающийся на краю ледниковых трещин… ледниковые трещины… трещины!..
Иенсен остановился, не замечай удивленных взглядов прохожих. Перед его взорами проходили бесконечные картины шпицбергенских ледников, изрезанных глубокими пропастями трещин.
«Трещины, трещины, трещины». Он почти крикнул это слово и опрометью побежал домой.
С лихорадочной поспешностью он разбросал содержимое своего чемодана. Наконец вытащил из-под кучи грязного белья истрепанную записную книжку. Перелистал ее С начала до конца. Еще раз. Внимательно осмотрел вырванные, едва державшиеся на скрепках листки, радостно вскрикнул:
— Ага, вот… я имею право… он сам отказался от компании.
Сунув книжку в карман, Иенсен поспешно пошел к фру Хильме. Фру Хильма имела обширное знакомство. Она могла дать ему нужный совет. Познакомить с кем следует.
Через три дня Иенсен ехал на пароходе в Тромсе. Там в отделении Норвежского банка хранился вклад Яльмара Свэна. Выручка за то, что он успел прислать со Шпицбергена после первого года зимовки.
Приехав в Тромсе, Иенсен не сразу пошел в банк, хотя у него не было денег даже на гостиницу. Он долго ходил по чистеньким улицам тихого рыбачьего городка. Редкие автомобили. Скромные выставки небольших магазинов. Его глаза останавливались на всем этом так пристально, точно он никогда прежде этого не видел.
Только начавшийся дождь и голод заставили его наконец преодолеть последнее, что стояло между ним и началом новой разумной жизни — неуверенность в успехе. Хотя фру Хильма и ручалась за качество чека и полную тождественность подписи Свэна.
Стуча сапогами и дымя окурком сигары, Иенсен смело подошел к окошечку кассы.
Через час ему уже была смешна собственная нерешительность. Все сделалось так просто и быстро, что не стоило из-за этого столько думать.
Жизнь на материке все-таки много проще, чем на Свальбарде. К этому выводу Иенсен пришел уже вечером, ложась спать в мягкую постель Гранд-отеля.
Примерное благодушие и удовлетворение жизнью на материке, более полное, нежели то, что он испытал за два месяца, стоивших ему всего состояния, не покидало Иенсена весь следующий день. Он точно и хозяйственно рассчитывал каждую копейку. Оставалось только дождаться вечера, когда пароход заберет его, чтобы свезти обратно в Берген.
Но вечер принес ему разочарование. Жизнь, только что ставшая простой и понятной, снова вдруг спуталась так, что в ней ничего нельзя было понять. Неожиданности делали ее трудной. Может быть даже более трудной, чем жизнь шпицбергенского траппера.
Держа газету так, чтобы загородиться ею от соседей в ресторане, Иенсен в десятый раз перечитывал глазами, уже перестав понимать ее смысл, заметку, выделенную жирным шрифтом из окружающего текста:
Впервые в истории отделения Норвежского банка в Тромсе ему был предъявлен подложный чек… … есть основания предполагать, что злоумышленник не принадлежит к числу жителей нашего города. Полицейская экспертиза направляет внимание на Берген.
В конце заметки перечислялись приметы похитителя, сообщенные банковским клерком. Они до смешного точно совпадали с тем, что мог бы сказать о себе сам Иенсен по воспоминаниям, сохранившимся у него от редкого знакомства с зеркалом.
Представив себе, каким должен возникнуть его образ по этому описанию в головах читателей, Иенсен почувствовал непривычный холод в спине.
Второй раз легкая материковая жизнь заставила его растеряться, его, ни разу не растерявшегося за двенадцать шпицбергенских зимовок.
Загораживаясь газетой от неустремленных на него взглядов, Иенсен тихо вышел из зала.
— Господин портье, расписание пароходов.
Он взял раскрашенный листок.
— Я могу назвать вам любой пароход, сударь, — портье предупредительно перегнулся через конторку.
— Мне нужно сегодня уехать в Берген.
Не слушая объяснений портье, Иенсен внимательно просмотрел расписание.
— Нет, я поеду завтра. Кажется, завтра тоже есть пароход?
— Да, как же. Мы можем послать за билетом.
— Хорошо, возьмите. Завтра дадите счет.
Иенсен вышел на улицу. У пристани было мало народу. Перегнав Иенсена на велосипеде, к пристани подъехал мальчик-рассыльный Гранд-отеля. Иенсен слышал, как он потребовал билет на завтрашний пароход до Бергена.
Какой-то человек подошел к рассыльному, когда он, отойдя от окошечка, пересчитывал сдачу. Задал ему вопрос, которого Иенсен не мог расслышать; разобрал только ответ мальчика:
— Для нашего постояльца… Да, он приезжий…
Человек ушел за мальчиком к гостинице.
Иенсен неспеша подошел к кассе:
— Билет на сегодня в Гаммерфест.
Кассир удивленно высунулся из окошечка:
— Пароход отходит через пять минут.
— Да, я знаю.
Запершись у себя в каюте, Иенсен пересчитал деньги.
По его расчетам их как раз должно было хватить для оплаты проезда от Гаммерфеста до Кингсбея и для приобретения всего, что нужно охотнику на Шпицбергене. Ровно на одну зимовку. Тринадцатую.
«Может быть даже останется», — подумал Иенсен.
Директор Еремкин удовлетворенно выслушал доклад.
— Да, это как раз то, что нам нужно. Легкие дорожные машины. Не пойму только, какому дураку пришло в голову красить их в белый цвет.
— Повидимому к ним по наследству перешел цвет песцов. Ведь мы как раз на песцах возместили этот прорыв.
Еремкин довольно засмеялся.
— Чорт с ними. Через год все равно будут серыми.
Фрейлейн Эмма удовлетворенно оглядела себя в зеркало. Весь песец, от пушистого хвоста до
