взгляд даже неразрешимыми: речь шла о новых электростанциях, о заводах, о потребности страны в сапогах и в холодильниках, о приросте населения, если потребление лимонов и сахара будет поднято на сто процентов, и черт знает о чем еще. Но, черт меня возьми, там я понимал все происходящее и, должен признаться, отдавал должное решениям и выводам русских; тех, кого интересовали выводы машины. Но от этого мне вовсе не делалось веселей. – И, вдруг оживившись, Парк быстро добавил: – Кстати, Мак, у них в игру вводятся компоненты, которых я не видел здесь, – политическая обстановка, экономический потенциал, культурный уровень населения…
– Чистый блеф! – огрызнулся Макдейр. – Кто может оценить такие факторы, как политическая обстановка?..
– Я сказал русским приблизительно то же самое: 'Кто может?.. И вообще при чем тут политическая обстановка, когда вы хотите знать, сколько детских туфель будет вам нужно в 1970 году?..' – Парк хитро прищурился. – Знаете, что они мне ответили?
– Мм… – неопределенно промычал Макдейр.
– Они ответили: 'Ленин говорил, что политика – это судьба миллионов'. И как же иначе, Мак?! Разве прошлая война не показала? Возьмем для примера хотя бы Итальянскую кампанию, где мы с вами так часто встречались. Я уж не говорю о последнем акте всего спектакля – о Берлине… Разве не политическая…
– Будет, Майкл, – перебил его Макдейр, – вы стали невыносимым пессимистом, а я притащил вас сюда, чтобы…
– …чтобы обеспечить себе победу в бюджетной комиссии парламента? – И теперь Парк покровительственно ударил по плечу Макдейра. – А ведь я думал, что хоть вы-то серьезно думаете о других победах – не только в парламентских комиссиях. – Он на минуту умолк и, исподлобья глядя на генерала, отчетливо закончил: – Мак! Чем легче будут наши победы над налогоплательщиками, тем труднее будет победа над действительным противником.
– Парадокс? – криво усмехнулся Макдейр. – Я его не понял.
– Только не поручайте понять это 'Юниваку'!
Хлопнув дверью, Парк стал быстро спускаться в амфитеатр штаба. 'Черт бы их всех побрал, – думал он. – Мак был единственным, с кем я мог говорить откровенно. И вот… Все они превратились в каких-то 'юниваков'… Да, одни 'юниваки': 'Победа, победа…' Ах, черт побери!'
Столкнувшись внизу с каким-то полковником, который, узнав Парка, отдал честь и сказал что-то любезное о прежней совместной службе, Парк остановился: нельзя было не ответить этому офицеру – он ни сном ни духом не был виноват в оперетке, разыгрываемой генералами. Парк ткнул пальцем в первый попавшийся аппарат и спросил:
– А это что такое?
– О генерал! – с неподдельным восторгом воскликнул офицер. – Это дьявольски умная машина. При ее помощи мы можем руководить полетом любого самолета, где бы он ни находился!
– И главным образом, конечно, над Россией? – иронически спросил Парк.
– Конечно! – искренне обрадовался полковник. – В любое время, в любом месте воздушного пространства.
– И даже за его пределами?
– Но на высоте не более полутораста километров, – не уловив иронии, серьезно сказал офицер.
– Так, так, – задумчиво пробормотал Парк, глядя в улыбающееся лицо офицера и думая о своем. – И это… – он показал на аппарат, – пускается в ход?
– Совершенно верно, генерал.
– И как часто?
– Если говорить откровенно, то не так уж часто, генерал, – потупился полковник.
Парк поспешно пожал офицеру руку и пошел дальше.
'Боже мой, и этот! А где же тут люди? Обыкновенные люди, способные думать без помощи 'юниваков'?'
Когда они снова остались вдвоем в кабине штабного метро, Макдейр с наигранной веселостью спросил Парка:
– Ну как, старина, понравился вам наш 'Юнивак'? Сколько бы вы ни иронизировали, это все-таки замечательная штука, а?!
Парк молча пожал плечами. Он видел, что не это главное, что хотелось сказать Макдейру. И действительно, собравшись с силами, тот выпалил так, словно это разумелось само собою:
– Такой же экземпляр, а может быть, и еще более усовершенствованный, мы дадим в УФРА.
– Хойхлеру?
– Угу… Надежные руки.
– Да… Более 'надежные', чем нужно тем, кто не хочет в один прекрасный день по воле господина Хойхлера превратиться в пепел. Что касается меня, я не принадлежу к числу тех, кого такая перспектива прельщает. – И, подумав, Парк добавил: – Надеюсь, вы не рассчитываете на то, что парламентская комиссия по обороне даст вам хоть ломаный грош на новое вооружение Хойхлера и его, с позволения сказать, соратников?
– А как же иначе, Майкл? – удивленно спросил Макдейр.
– Это уж ваше дело… Ваше и Хойхлера.
– Не хотите же вы этим сказать, – тон Макдейра сделался вдруг официально сухим, – что вы откажете нам в кредитах на новое оружие для УФРА?
– Для Хойхлера?
– Я сказал: 'для УФРА'.
– Я отлично понимаю, о чем идет речь: ваш паршивый 'Юнивак' – это не главное. Прежде всего вам хочется сунуть в лапы Хойхлеру хороший запас ядерного оружия?
– Без этого мы не можем быть спокойны…
Парк сердито перебил:
– Именно с этим-то мы и не сможем ни минуты быть спокойны. Что касается меня, то заявляю категорически: мы не можем передоверить Хойхлеру распоряжаться ядерным оружием. Не можем! Это было бы самоубийством. Мы и только мы сами должны держать это в руках. – И, подумав, отрезал: – Только мы!
– Странная точка зрения, – Макдейр пожал плечами, – странная и совершенно для меня новая… Не хотите же вы, чтобы мы вынесли это на суд парламента?
– Хоть на суд самого господа бога. Но вам придется подождать следующих выборов и сделать так, чтобы меня не переизбрали.
В тот момент, когда Макдейр собрался ответить, кабину тряхнуло на остановке, и он поспешно закрыл рот, чтобы не прикусить язык. Но Парк и без того понял, что хотел сказать генерал: найдется, мол, управа и на тебя, старый осел, если ты уже совсем помешался на своем дурацком 'миролюбии'.
'Ну, что же, пытайтесь, господа, пытайтесь, – подумал Парк, – но, не свалив меня, вы не сунете нож в руки Хойхлера. Тут вам не поможет даже сам Ванденгейм'.
С этой мыслью он вышел из кабины в широкий коридор министерства обороны.
Глава 5
1
На столике, рядом с письменным столом, зазвонил телефон хотя и городской, но известный немногим. Генерал Черных не сразу узнал голос Ксении – старшей сестры Веры. Ксения просила разрешения зайти именно сюда, в служебный кабинет, а не домой. В первый момент Черных хотел отказать: зачем здесь? И
