Дверь отворила няня.
– Дома?
Старушка со вздохом махнула рукой.
– И вот так, почитай, каждый день.
– А Андрей Алексеевич?
– Был, огорчился, уехал. – Ксения уловила в голосе няни подозрительную дрожь – вот-вот заплачет. – На Калужскую.
– Послушай, нянь, – Ксения поглядела куда-то поверх ее головы. – Лялька тебе, конечно, ближе его…
– Лялька, Лялька!
– Но ты должна мне сказать: есть у нее что-нибудь такое?.. Одним словом, есть у нее кто-нибудь? – выговорила Ксения с решительностью, свидетельствовавшей о том, как это отвратительно ей самой.
Няня отвернулась.
– Ты что, доносчицу из меня сделать норовишь?
– А ты замечала за мной склонность к сплетням? – Ксения подошла к старушке и обняла ее за плечи.
Няня поднесла к глазам фартук.
– Крутятся, крутятся вокруг. И как не крутиться?! Много ли таких красоток? А уж ежели тебе охота знать: виноватее этих наша сестра. Фик-фок на один бок – приятельницы, чтоб им пусто! Небось у каждой… Вот они-то, не приведи бог, и сбивают… Неужто Андрюша долго этак жить будет?
Ксении не удалось закурить: зубы впивались в сигарету, прокусывали ее, табак лез в рот. Она отплевывалась, бросала сигарету, брала новую. Наконец, затянувшись, спросила:
– А как он, по-твоему, 'этак' живет?
– Разве дело: я ведь все вижу.
От выдержки, с какой Ксения вела себя у генерала, не было и следа. Словно весь запас ее энергии израсходовался на свидание в кабинете.
– А Лялька нешто не баба? – понизив голос, шептала няня. – А когда Андрей дома бывает? В кои веки забежит и то днем. А на ночь остаться? По большим праздникам.
– Служба такая.
– Верочке не служба нужна, а муж.
Ксения с удивлением посмотрела на старушку.
– Да ты что, заодно со всей этой компанией: 'раз живем'?
– Так не так, а все-таки, – проворчала няня. – Небось ты-то сама не так жила.. Твой-то Иван дома спал, а не бог весть где! Ревность, мать моя, она ревность и есть.
– Что за глупости ты говоришь?
– Вот те и глупости! А из-за этих-то глупостей вместо жизни раскардаш. Еще не такое наживем. Вот заведется какой-никакой, которому баба нужней самолета, тогда увидишь. А как баба с рельсов, так все.
– Вот и надо ее обратно на рельсы, – твердо проговорила Ксения. – Иначе… знаешь, чем это может кончиться? Как у нас с Иваном.
Выговорила и отвернулась.
– Уж там-то не твоя вина, – тихо проговорила старуха и несколько раз осыпала грудь мелкими крестиками. – На то испытатель.
– Боже мой! – Ксения схватилась за голову. – Если бы тебе объяснить, каким собранным должен быть такой человек! Одна семейная сцена, и может случиться все что хочешь.
– Жили вы ладно.
– Чересчур даже ладно… Чересчур! – в отчаянии воскликнула Ксения. – В этом все дело.
Няня оторвала руки Ксении, все крепче стискивавшие голову, и поцеловала ее.
– Тебя послушать, таким бы и не жениться.
– Нет, – Ксения грустно покачала головой, – жениться им непременно нужно. Только не на дурах. А женам объяснять надо, что такое жизнь с этими людьми.
В прихожей стукнула дверь. Ксения умолкла на полуслове. Вошедшая Вера не заметила ее в темном углу столовой. Усталым голосом спросила няню:
– А Андрей?
– Был, да весь вышел, – проворчала старушка и отвернулась.
Вера постояла молча и, словно забыв о своем вопросе, пошла прочь. На ходу усталым движением стала стягивать с себя жакет. Увидела сестру.
– А, товарищ военврач! – В голосе Веры звучала нескрываемая насмешка.
– Сядь. Надо поговорить…
Вера швырнула жакет на стул и с размаху бросилась на диван.
– На-до-е-ло!
– Что?
– Все! Надоело! Люди. Разговоры. Решительно все!
Ксения слушала, глядя на кончик своей папиросы.
А Вера все нервней выкрикивала:
– Не желаю больше! Вот и все! С этим можешь и идти…
Ксения покачала головой.
– Нет, я хочу тебе скачать…
– А я не хочу слушать! – Вера прижала ладони к ушам.
– Если не изменишь образа жизни…
Ксения запнулась, посмотрела сестре в глаза, делавшиеся все больше, все испуганней.
– Уже наплели?! – зло выдохнула Вера. – А может, ты сама и старалась?
– От тебя пахнет вином, – Ксения брезгливо отвернулась.
– Ну и что?
– Если ты не придешь в себя и не создашь здесь нормальную жизнь, Андрею грозит…
– Перевод? Отставка?.. И слава богу!
– Катастрофа!
– На твой взгляд это катастрофа, а по мне, если станет бывать дома, не беда, а как раз…
– Пойми, летать так, как летает он, требует всех сил, нервов, спокойствия, как нигде в других обстоятельствах.
– О, еще бы! Уж ты-то знаешь… – сквозь стиснутые зубы пробормотала Вера.
– Личный опыт!
Даже в тени, отбрасываемой на Ксению глубоким колпаком лампы, было видно, как кровь отлила у нее от лица, как сжались губы и задрожали полуприкрытые веки.
Несколько мгновений Вера смотрела на сестру исподлобья, потом порывисто бросилась к ней, обняла и прильнула сразу намокшим от слез лицом к ее плечу.
– Испортишь блузку, – сухо проговорила Ксения, отстраняя голову сестры.
– Ксюшик, милый, прости! Я же не хотела. Боже мой, какая я дура! Я не со зла…
– Все у тебя теперь со зла.
– Ксюшенька, миленькая, умоляю: не надо нотаций. Все знаю: я дрянь и еще раз дрянь. Только не надо нотаций. Я злая, отвратительная дура. Но почему, почему я такая? – все крепче прижимаясь к сестре, сквозь слезы бормотала Вера. – Кабы знать почему? Может быть, тогда…
– Брось, – строго сказала Ксения. – Лучше возьми себя в руки. А если уж тебе для этого непременно нужно понять, почему ты такая, почему ты до сих пор осталась Лялькой, хотя эта детская кличка тебе уже давно не к лицу, я…
– Что значит 'давно не к лицу'? – отстранясь от сестры, спросила Вера.
– То, что тебе не девятнадцать лет!..
– Ты хочешь сказать… – Оправляя волосы, Вера издали погляделась в зеркало, отвернула лицо и вынула из сумочки пудру. Уже совсем другим, капризным тоном сказала: – Если ты откроешь мне мою
