Мертвое «да»

Старик острее помнит о прошедшем.
О, если б можно сызнова начать
И объяснить, что он был сумасшедшим…
Но лучше скомкать всё и замолчать.

А в поле сырость, сумерки, безмолвье,
Следы колес, покинутый шалаш.
Убогим хлеба, хворому здоровье
И миру мир Ты никогда не дашь.

Корфу, 1938

2-IX-1932

У нас теперь особый календарь
И тайное свое летосчисленье:
В тот день совсем не 1-й был Январь,
Не Рождество, не Пасха, не Крещенье.

Не видно было праздничных одежд,
Ни суеты на улице воскресной.
И не было особенных надежд…
Был день как день. Был будний день безвестный.

И он совсем уж подходил к концу,
Как вдруг случилось то, что вдруг случилось…
О чем года и день и ночь Творцу
Молилось сердце. Как оно молилось…

Ницца

«Конечно, счастье только в малом…»

Конечно, счастье только в малом…
«Нам нужен мир». Не нужен. Ложь.
Когда движением усталым
Ты руки на плечи кладешь…

И на лице твоем ни тени
Того, что предвещает страсть.
Но смесь заботы, грусти, лени…

Зарыть лицо в твои колени,
К твоим ногам навек припасть…

«Неужели сентябрь? Неужели начнется опять…»

Неужели сентябрь? Неужели начнется опять
Эта острая грусть, и дожди, и на улице слякоть…
Вечера без огня…Ведь нельзя постоянно читать.

Неужели опять, чуть стемнело,
ничком на кровать —
Чтобы больше не думать, не слышать
и вдруг не заплакать.

«Не поверю, чтоб в целой Праге…»

Не поверю, чтоб в целой Праге
Не нашелся за этот срок
Карандаш и листок бумаги.

Или требуют десять строк
Столько времени, сил, отваги?

«До вечера еще такой далекий срок…»