смелый, то сам и доноси. Ты что же думаешь, важный и богатый господин своего доверенного человека откупить не сможет? Что? Как господина зовут? Погоди, дай вспомнить… То ли Ларик, то ли Урик… Вот ведь, совсем из головы вылетело! Ну да не беда. Вот Кольна вернется, напомнит. Кстати, что-то его долго нет. Они обычно весь день в городе пропадают, по делам, но вечерами все вместе собираются.
А что, если нам в щель дверную заглянуть? Интересно же, как там богатые живут. А и заметят — скажем, что показалось, будто зовут нас, или что еще придумаем. Долго ли?
Вон, смотри. Сидят оба за столом, что-то рассматривают. Что у них там такое, не видишь? На какую- то одежду похоже. Рубашка? Может, и рубашка. Ну да, вон и рукав свисает. А это что? О Четыре, спасите и защитите! Это ж кровь! Кровью вся рубашка залита засохшей! Ой, плохо мне! Что стоишь, рот разинул? Беги скорее, буди хозяина, зови страду! Нет, стой! Поздно. Услышал!
Под ногой слуги предательски скрипит половица. Склонившийся над столом Фрэнк в одно неуловимое мгновение оказывается на ногах, обнаженный меч в его руке хищно поблескивает в свете свечей. Воин рывком распахивает дверь, и лезвие упирается чуть пониже кадыка одного из подсматривавших.
— Что там? — не поворачиваясь, спрашиваю я.
— Похоже, за нами следили, господин мой, — сквозь зубы цедит Фрэнк. — А вот зачем — это мы сейчас узнаем. Не так ли, приятель?
Он чуть надавливает на меч, и на горле коридорного появляется тоненькая струйка крови. Парализованный ужасом, бедняга замирает, не в силах вымолвить и слова. Видя это, второй — конюх — торопливо начинает объяснять:
— Мы ничего такого не хотели, господин. Просто послышалось что-то, вроде как голос, вот мы и подумали: может, господа в чем-то нуждаются? Я уже и руку поднял, чтобы в дверь постучать, да половица…
Он вымученно улыбается и разводит руками, стараясь не замечать ни меча, ни крупных капель пота, текущих по лицу. Да уж, разъяренный Фрэнк — зрелище не для слабонервных. К тому же он не успел надеть шлем, и теперь оба прислужника с ужасом и благоговением пялятся на алеющие у него на щеках мечи. Впрочем, нет. Пялится только один. Другой сейчас не видит ничего, кроме длинной узкой полосы бритвенно-острой стали, упирающейся ему в горло.
— Отпусти его, Фрэнк. Хоть мы с тобой никого и не звали, но это объяснение весьма похоже на правду.
Воин нехотя отводит меч, но не убирает его в ножны; коридорный, еще не до конца уверенный в том, что он по-прежнему жив, прислоняется к стене. Конюх тут же принимается кланяться и благодарить добрых господ, желая им всяческих благ, но тут же замолкает, когда меч нацеливается на его живот.
— Вы знаете, что это означает?
Фрэнк, голос которого опасно мягок, медленно прикасается к метке Алого Ордена. Коридорный, всё еще не оправившийся от потрясения, торопливо кивает, конюх тоже.
— Хорошо, но я всё же напомню. На всякий случай. Итак, этот знак, который невозможно подделать, говорит любому в Северном Пределе, у которого есть глаза: забудь. Забудь то, что ты видел и слышал на всю жизнь, если хочешь, чтобы она и дальше продолжалась. Вам всё ясно?
Выслушав дружные и весьма бессвязные подтверждения, воин наконец убирает меч и добавляет:
— Я рад. И запомните: если любой из вас еще хоть раз окажется перед этой дверью без очень веских причин, то я выпотрошу его как треску. А теперь — убирайтесь!
Проследив, как перепуганные до смерти слуги с грохотом скатываются по лестнице, Фрэнк возвращается в комнату и запирает дверь на засов.
— Они точно говорили правду? — спрашивает он, усаживаясь на свое место. В ответ я пожимаю плечами:
— Надеюсь.
— Ты хочешь сказать, что не уверен?
— Я хочу сказать, что проверять их более тщательно у меня нет ни желания, ни времени. В любом случае ты их так напугал, что…
— Хотелось бы верить… Но завтра с утра нам лучше переселиться в какое-нибудь другое место, более скромное и безопасное. Я уже жалею, что не настоял на предложении Делонга. С двумя-тремя алыми братьями в качестве стражей я бы чувствовал себя куда увереннее.
Ну ничего себе! Мои брови против желания приподнимаются:
— Уж не страх ли я слышу в твоем голосе?
— При чем здесь страх? Просто у меня нехорошее ощущение, что наш враг сейчас хозяин ситуации, и это мне не нравится.
— Хм, кто бы спорил…
Минуту оба молчат, потом я встаю и некоторое время копаюсь в своей сумке.
— Вот. Давно пора было дать тебе это.
Воин с интересом рассматривает предмет, лежащий на моей ладони.
— И зачем мне эта побрякушка?
— Эта «побрякушка», как ты ее называешь, великолепная помощь в сложной ситуации. К сожалению, она у меня лишь одна. О Четыре! Если бы я вовремя дал ее Кольне, то он скорее всего был бы жив!
Пожав плечами, Фрэнк надевает на правое запястье широкий витой браслет из белого металла, похожего на серебро.
— Ты доволен?
— Вполне.
— И как он мне может помочь? Испепелит недоброжелателя, что ли?
— Доверься мне. Просто доверься и носи браслет, не снимая, пока я не разрешу. Договорились?
Воин вновь пожимает плечами, будто говоря: ладно, ты здесь главный.
— Тебе не кажется, что мы несколько отвлеклись?
— Возможно. Итак, как я говорил, в правдивости рассказа хозяина и повара «Леопарда» я абсолютно уверен. Каждый из них изложил именно то, что видел.
— Допустим. И что с того?
— Что с того? Да то, что Трейноксис и его подручные, если таковые есть, прекрасно знают, что мы в Лайдоре и ищем их. Что они тоже находятся здесь, или по крайней мере находились до сегодняшнего утра. Что…
— Погоди. Теперь давай помедленнее и с объяснениями. Я не успеваю за твоими мыслями, о Мудрый.
— Хорошо. Ты помнишь дом Керволда и старика Димаста?
— Конечно, по… Что?!
— Вот именно. Спорю на свою бороду, что до появления там Трейноксиса Димаст был не более гельт, чем ты или я. Я уверен: его сделали таким, каким мы его нашли.
— Но это значит, что если бы Кольна пришел сюда…
Я устало киваю:
— Я бы тут же убил его. Похоже, именно на это наш враг и рассчитывал. Он прекрасно знал, что любой Мудрый не может себя контролировать в присутствии гельт, что он будет действовать молниеносно и совершенно однозначно.
— Какая мерзость! Получается, что если он, не приведи Четыре, доберется до меня раньше, чем я до него…
— Увы. Наше служение не позволяет нам колебаться, даже если состояние гельт охватывает очень близкого, родного человека. Мать, ребенка, любимую…
Прищурившись, воин смотрит на меня с нескрываемым неодобрением:
— Чем больше я узнаю, тем больше понимаю, что Четыре, да простят Они мое богохульство, не столь уж благи.
— Возможно. Но не забывай, что в обычной ситуаций появляется не больше одного-двух гельт во всех четырех пределах за несколько лет. И лишь несколько раз за всю историю, насколько мне известно,
