утихомирили Педро. Волшебный корм!
Я снова ухватил переднюю ногу Педро. Снова кузнец раскалил подкову и приложил ее к копыту. Снова от шипящего копыта поднялся чад, но Педро уже не обращал на это внимания. Он уплетал сладкие вафли. Я похвалил свою жену за находчивость, разумеется, про себя, как прежде я точно так же мысленно порицал ее за трусость.
Когда пришел черед второй ноги, вафель в кульке уже почти не оставалось. А когда дело дошло до третьей, задней, снова начались капризы. Жена сбегала в лавку и принесла еще один кулек волшебного корма.
Вот опустел и второй кулек, но Педро уже стоял в станке обутый в четыре блестящие подковы. Подмастерье отлакировал копыта блестящей мазью. С таким маникюром мы смело могли везти любую свадебную карету. Правда, угощение для Педро обошлось дороже, чем новые подковы. Но неужели мы могли допустить, чтобы Педро и впрямь оказался «буяном»?
От волнения мы совсем позабыли заново запастись вафлями. Дома навстречу нам выбежал мой сын Илья.
— Ах, бедный мальчик, а ведь твои вафли слопал Педро!
Илья понял не сразу:
— Как же он забрался в тележку?
Мать рассказала ему о том, как подковывали Педро. Глаза Ильи погрустнели.
— Значит, теперь Педро придется танцевать, пока он не упадет замертво.
— Как так?
Оказывается, Илья вспомнил конец сказки о Белоснежке. Там злая мачеха должна была танцевать в раскаленных башмаках до смерти. Так мы обнаружили, что некоторые сказки не лишены жестокости.
ВАЖНЫЕ ГОСТИ
Перед моим окном среди лугов течет ручей. Из него пьют воду лесные птицы. Когда здесь тихо, сюда прилетает даже пугливая иволга. Весной вверх по течению устремляются к нерестилищам большие щуки. В сумерках вниз по ручью плывут дикие утки. Они покидают укромные камышовые заросли на озере и охотятся на мальков в прозрачной воде ручья. Когда мы только поселились здесь, я подолгу простаивал над ручьем, зачарованный жизнью маленького подводного мирка.
Вскоре люди из города обнаружили мой домик в долине среди лесов. Мое рабочее убежище было открыто. Явились газетные корреспонденты.
— Вы здесь живете?
— Да, я здесь живу.
— Почему вы живете здесь?
— Потому что вы не живете здесь.
«Он грубиян», — рассказывали корреспонденты в городе, потому что под видом каламбура я сказал им правду. В ту пору газетные работники еще мало интересовались деревней.
И среди моих собратьев по перу нашлись охотники почесать языком: «Он приобрел крестьянскую усадьбу», «Он насквозь пропитан индивидуализмом», «Он барышничает лошадьми».
Вот какие слухи распространялись в городе о моем деревенском житье-бытье.
Как-то дождливым воскресным утром, когда я корпел над своим романом, у крыльца остановилась большая легковая машина. Из нее вышел мой собрат по перу. Я заметил это лишь тогда, когда истошные гудки вдребезги разбили воскресную тишину. Сгорая от любопытства, к машине тут же сбежались жители нашего хутора. Модный пиджак писателя уже изрядно промок. Гость спрашивал у соседей, где же это, черт побери, находится мой загородный особняк.
— Здесь! — ответили соседи и показали на мою хибарку как раз в тот момент, когда я появился в дверях.
Тут из машины вышла жена писателя. На ней было воздушное платье.
Моя жена была в отъезде. Я жил холостяком и уже три дня ел из одной тарелки, одной и той же ложкой, лишь бы не мыть посуду. Я провел гостей в свою рабочую комнату. Дама отряхивалась. Подняв руку, писатель потрогал потолок моей конуры и сказал:
— И ты можешь тут работать?
— Могу.
— Ну что здесь можно создать? — сказал он.
Я развел огонь в кухонной плите и приготовил грог. Выпив грогу и немного отогревшись, гости пожелали осмотреть хозяйство. В амбаре писатель внимательно оглядел конскую упряжь, седло и молча кивнул головой, словно получив подтверждение каким-то своим мыслям. «Так и есть — кулак!»
Я выпустил Педро из конюшни. Жена писателя на всякий случай забралась повыше на крыльцо. Педро, шлепая по лужам, направился прямо к гостю: ведь наверняка в таком пестром пиджаке что-нибудь да должно быть. Тут и муж дал тягу и присоединился к своей жене. Оттуда, сверху, гостья осведомилась, сколько весит лошадь и не питаюсь ли я, чего доброго, конской колбасой. А собрат по перу пожелал узнать, сколько стоит лошадь.
Оказалось, что и крыльцо не может обеспечить гостям должной безопасности. Педро положил морду на перила, ожидая подачки. Писателю почудилась в этом какая-то угроза. Ну, так пусть жена убедится, что ее муж вовсе не робкого десятка. Он ударил Педро ногой в морду. Педро стал на дыбы. Тут уж гости не выдержали и скрылись в доме.
При осмотре моей лачуги друзья нашли в ней кучу недостатков. Нет водопровода. Нет холодильника. Можно ли в наше время жить без телевизора? Они тут же разработали план перестройки лачуги в цивилизованное, достойное человека жилище. «Здесь будет веранда, там — балкон». С каждой минутой я чувствовал себя все более виноватым и ничтожным. За работой я и не замечал всех этих неудобств. С дрожью и трепетом подумал я о «скворечнике» рядом с сараем. Не дай бог, гости захотят заглянуть и туда! Не успел я это подумать, как дама осведомилась о «туалете». Я растерянно махнул рукой куда-то вдаль, и дама не ошиблась бы, подумав, что я указываю на лес. Зная, как сыро бывает в нашем «скворечнике» в дождливые дни, я со страхом ожидал ее возвращения. Наконец она вернулась и заторопила своего мужа домой.
— Нет, так жить нельзя, — прошипела она.
— Стало быть, я все же не кулак? — спросил я.
— Насколько мне известно, кулаки иной раз тоже живут весьма примитивно, — теоретически подытожил свои впечатления мой собрат по перу. — Так уж заведено в деревне. Все богатство — на поле и в амбарах. С теоретической точки зрения, ты закоренелый индивидуалист, в лучшем случае с кулацким пошибом. Смотри, деревенская жизнь в этом смысле опасна…
Какое счастье, что его жене так не терпелось уехать!
Когда они укатили, чтобы «по-человечески пообедать» в районном центре, я пошел на конюшню и похлопал Педро по шее. Он заржал. Его ржанье чертовски напоминало смех.
КАК Я СТАЛ ЦИРКОМ
Поздней осенью сочной зеленой травы не стало. Надо было хоть раз в день давать Педро фунт овса, подмешивая его в соломенную сечку. Но где достать овес? На нашей Песчаной горе овес не родился. Это было точно известно. Там не удавалось собрать и половины посеянных семян. Покупать овес втридорога у единоличников — значит, нарушать законы нашей республики. А я сам участвовал в составлении и утверждении этих законов, не мне же их теперь нарушать! Куда еще заведет меня страсть к лошадям?
Как-то ночью, ломая голову над последней частью романа, я вдруг задумался все о том же несчастном овсе, и неожиданно выход был найден.
