беспрестанно, и все о нем точно выяснено. Царю не следует склонять слух к тому, что доносит епископ Иоанн, который более заботится о своем друге, чем о вере, и заставил себя ждать 21 день. По своем прибытии он сейчас же принял сторону Нестория или из дружбы, или разделяя его заблуждения. т.к. Кандидиан препятствует собору сообщить императору достоверные известия о происшедшем, то да будет благоволено пригласить его вместе с пятью членами собора для устных объяснений». О сравнительной авторитетности того и другого собора в письме излагается, что на стороне Нестория и Иоанна теперь не больше 37 епископов, между тем как на стороне Кирилла и за правильность деяний его собора стоят епископ римский Целестин, и вся африканская Церковь, и более 200 епископов. т.к. обе партии взаимно обвиняли одна другую и обращались к решению императора, то в конце концов Феодосии решился пригласить в Халкидон представителей от обоих соборов. Но т.к. при дворе составились два течения – одно с августой Пульхерией во главе держалось Кирилла, другое, поддерживаемое сильной партией в Константинополе, было за Нестория и Иоанна, то для императора было весьма нелегко решительно высказаться за ту или другую партию. После долгих колебаний, наконец, Феодосии принял сторону Кирилла александрийского и утвердил определение состоявшегося под его председательством собора.
Весьма вероятно, что на решения императора влияли демонстрации, и шумные сходки, и процессии, устраиваемые на улицах Константинополя толпами народа, подстрекаемыми монашествующими с архимандритом Далматом во главе. Ефесский собор был распущен специальным указом, обращенным на этот раз не ко всем собравшимся епископам и не к обеим партиям, а к собору Кирилла. Между прочим, в этом документе говорится: «Так как вы не можете придти к соглашению с антиохийцами и вступить с ними в переговоры относительно разделяющих вас мнений, то мы повелеваем восточным епископам возвратиться в свои церкви и закрыть Ефесский собор. Кириллу приказываем отправиться в Александрию, Мемнону оставаться в Ефесе». Кирилл возвратился в Александрию 30 октября 431 г., где был принят с большим почетом. Что касается Нестория, то он подвергся всем последствиям осуждения и отлучения от Церкви. Сначала его заточили в монастырь близ Антиохии, потом он был присужден к изгнанию в отдаленную Петру аравийскую, отсюда переведен в пустыню, в Большой оазис, где попался в плен к кочующим племенам. Будучи выпущен ими на свободу, он умер затем в пределах империи, всеми забытый и оставленный.
Другие участники собора, сторонники Иоанна антиохийского, прибыв в Антиохию, составили местный собор, протестуя против низложения Нестория и сделав определение о лишении сана Кирилла. В таком положении не могло оставаться церковное дело; чтобы предупредить соблазнительные толчки и образование великого раскола, император должен был еще раз воспользоваться авторитетом светской власти и потребовать от Кирилла и Иоанна прекратить всякую распрю, дабы водворился мир в Церкви Божией. Вследствие энергичного вмешательства императора достигнуто было, наконец, соглашение между сторонами на почве никейского символа веры. Знаменитый ученый того времени, епископ Кирры Феодорит, сторонник антиохийской партии, сильно порицал Кирилла за его образ действий на соборе и за низвержение Нестория. Как увидим ниже, на пятом Вселенском соборе он подвергся за то осуждению, а Кирилл александрийский причислен к сонму святых. Но Ефесский собор далеко не принес покоя и церковного мира и даже не положил конца христологическим спорам.
Основное положение в христианском учении о втором лице св. Троицы может быть выражено так. Христос, Спаситель мира, есть вместе Бог и человек. Разногласия возникали по частному вопросу об отношении двух естеств, божеского и человеческого. На этой почве родилось несколько крайних мнений. Одно мнение выражено было Несторием и его приверженцами. Сущность его заключается в том, что два естества во Христе находятся в полнейшем обособлении или разграничении и имеют лишь относительное соединение или обитание одного естества в другом. Несторий рассуждал так, что Христос в рождении был человеком, и что Божество соединилось с человечеством впоследствии. Другое, также крайнее мнение выражено было учением монофизитов, появившимся вскоре после Ефесского собора. Оно может быть рассматриваемо как противоположная крайность несторианства по отношению к природе Бога Слова. Монофизитство характеризуется признанием исключительного единства Божественного естества во Христе, т.к. человеческая природа несовместима с божественною. Человечество неизбежно должно было поглотиться Божеством, как капля воды естественно поглощается в океане. Между этими крайностями православие заняло среднее положение, характеризуясь притом культом св. Девы как Богородицы. Сообразно с этим культом Христос почитается вместе Богом и человеком с самого момента непорочного зачатия.
Учение монофизитов возникло при следующих обстоятельствах, которые здесь тем уместней выяснить, что они весьма характерны для современного излагаемым событиям общества. Основатель ереси, константинопольский монах Евтихий, по своему недостаточному образованию едва ли был в состоянии точно формулировать теорию монофизи-тизма. Но весьма любопытно, что учение, вышедшее из монастырских стен и идущее от весьма популярного в монашеской среде имени, распространилось, главным образом, среди монастырских общин и келий и поддерживалось, как увидим ниже, даже после Халкидонского собора, главным образом, монашествующим духовенством. Из этого прежде всего нужно вывести заключение, что в V в. монашество составляло уже немаловажную общественную силу, которая начинает играть роль не только в церковных делах и в вопросах вероучения, но также в общественной жизни. Как новой общественной силе, монашеству мы посвятим в дальнейшем особенное внимание.
Архимандрит одного из пригородных монастырей, Евтихий, находясь уже в преклонных летах, привлечен был церковным судом по обвинению в ереси. В 448 г. в Константинополе был собран архиепископом Флавианом поместный собор, на котором присутствовал, между прочим, Евсевий, епископ дорилейский. Когда закончены были текущие дела, Евсевий подал собору жалобу на Евтихия, в которой значилось, что этот последний хулит православных учителей и самого Евсевия, обвиняя в принадлежности к несторианству. «Я, – прибавлял Евсевий, – готов доказать, что он неправильно называется православным». Когда Флавиан заметил, что было бы лучше, если бы Евсевий сначала переговорил частным образом с архимандритом Евтихием и потом уже, когда бы оказалось, что он действительно впал в ересь, звать его на суд перед собором, Евсевий объяснил, что он издавна состоял в дружеских отношениях с Евтихием и не раз уговаривал его даже при свидетелях оставить свои заблуждения, но не имел успеха. Собор решил отправить к Евтихию депутатов в лице священника и диакона и пригласить его явиться для оправдания. На втором заседании Евсевий дорилейский к прежде сказанному присоединил, что Евтихий распространяет свои заблуждения и многих совратил. По его же предложению приступлено было к прочтению актов, касающихся дела по осуждению Нестория, и затем архиепископом Флавианом изложена формула исповедания веры, которую подписали все присутствующие.
Между тем посланные к Евтихию депутаты доложили собору, что он отказывается явиться на соборное заседание, т.к. дал обещание никогда не оставлять своего монастыря, что собору должно быть известно давнишнее к нему нерасположение Евсевия дорилейского, желающего и теперь оклеветать его, что, наконец, Евтихий готов присоединиться к постановлениям Никейского и Ефесского соборов и подписать их. По требованию Евсевия собор снова отправил двух депутатов к Евтихию с новым предложением явиться на собор. Но депутаты по возвращении доложили, что они с большим трудом были допущены к Евтихию, который повторил им свое первое заявление, что он по обету не может оставить стены монастыря, и что он уже стар и дряхл, и что пусть священный собор поступает по своему усмотрению и не принимает на себя труда посылать к нему третье приглашение. Выслушав это, собор отправил третью депутацию к Евтихию с письменным приглашением явиться на 17 ноября в соборное заседание под угрозой канонов, карающих ослушников. Константинопольский архиепископ употреблял все меры, чтобы не придавать делу слишком громкого значения, но Евтихий имел против себя очень настойчивого и горячего противника, о котором Флавиан раз сказал: «Неизвестна ревность обличителя, самый огонь ему кажется еще холоден по причине его ревности о благочестии. Богу известно, сколько раз я просил его не быть настойчивым!»{4} С другой стороны, и упорный отказ Евтихия подчиниться желанию собора лично явиться в заседание и дать объяснение в приписываемых ему мнениях ставил Флавиана в очень затруднительное положение перед Евсевием. На новый отказ Евтихия, что он не может явиться по случаю болезни, ему дана была еще отсрочка до 22 ноября.
Последнее заседание этого собора, происходившее в понедельник 22 ноября, имеет самое существенное значение в деле Евтихия. На нем присутствовал сам обвиняемый, который так упорно отказывался представить собору личные объяснения. Когда отцы собора были уже в составе, председатель приказал дьяконам Криспину и Иовиану идти справиться, не пришел ли архимандрит Евтихий, и если его
