найдут около церкви или в другом месте, то чтобы пригласили его в заседание. Означенные дьяконы по возвращении доложили, что хотя самого Евтихия они не нашли, но узнали, что он идет с большим отрядом воинов, и с монахами, и с полицейской стражей. Вслед за этими словами экдик пресвитер Иоанн доложил, что Евтихий прибыл с большим отрядом воинов, и монахов, и полицейских чинов епарха претории, но что сопровождающие не согласны отпустить его в заседание, пока собор не даст ручательства за его личную безопасность, и что Магн силенциарий находится вместе с ними у ворот и желает присутствовать на соборе как представитель благочестивейшего и христолюбивого царя. Когда Флавиан дал разрешение впустить, силенциарий Магн прочел собору указ следующего содержания: «В заботах о мире, и о святой Церкви, и о православной вере, и в желании сохранить веру, боговдохновенно изложенную отцами на Никейском и Ефесском соборах, и для предупреждения соблазна в православии мы постановили назначить для присутствования в соборе превосходительного патрикия Флоренция, мужа верного и засвидетельствованного в православии».
Как ни было необычно подобное распоряжение, ставившее соборные мнения и решения по делам веры под контроль светского лица, облеченного высоким авторитетом царского делегата, тем не менее, собор приветствовал этот указ многолетием и изъявил согласие на участие в соборе царского делегата Флоренция. Когда спрошенный по этому поводу Евтихий тоже не высказал возражений, собор стал продолжать расследование дела, начав с прочтения всех предыдущих актов, касающихся Евсевия и Евтихия. Когда дошли до той части второго письма Кирилла, где читается: «Исповедуем Господа нашего Иисуса Христа Сына Божия единородного, Бога совершенного и человека совершенного из души разумной (???????) и тела; прежде век от Отца рожденного по Божеству, в последние же дни ради нас и нашего спасения от Марии Девы по человечеству, единосущного Отцу по божеству, единосущного нам по человечеству, ибо было соединение двух естеств, почему исповедуем одного Христа, одного Господа, и по смыслу сего неслитного соединения исповедуем св. Деву Богородицей чрез воплощение и вочеловечение Бога Слова и в самом зачатии соединение с Собою воспринятого от нее храма»{5}. При этих словах Евсевий дорилейский сказал: «Могу уверить, этого он не признает и никогда не был согласен с этим исповеданием, но говорил и учил противоположное». Тогда патрикий Флоренции предложил спросить Евтихия: «Согласен ли он с только что прочитанными словами»? Но на это возразил епископ Евсевий: «Позвольте продолжать чтение документов, ибо мне это важно для обличения. Если бы он сейчас выразил свое согласие, то я мог бы показаться в подозрении, что сделал ложное обвинение. Между тем я доказал его виновность и свидетельствами тех лиц, которые были к нему посылаемы от собора, и вновь могу это подтвердить словами преосвященных епископов. Я боюсь его коварства, – продолжал Евсевий, – я беден, не имею средств, он угрожает мне изгнанием. У него есть Деньги, и он пугает меня ссылкой в оазис». Председатель замечает ему: «Хотя бы ты тысячу раз повторял это, мы ни за что не пожертвуем истиной».
Евсевий, однако, не унимался: «Ведь меня лишат сана, если я окажусь клеветником». Тогда патрикий Флоренции возвращается к прежнему предложению с маленькой поправкой: «Пусть будет сделан вопрос Евтихию: как он верует, и, судя по тому, что он скажет, предложить потом другой вопрос: почему ныне говорит так, а прежде мыслил иначе?» Когда, наконец, удалось успокоить Евсевия, что от нынешнего ответа Евтихия не будет для него никакого нарекания, предложен был обвиняемому следующий вопрос: «Согласен ли с прочтенными сейчас словами блаженного Кирилла и признает ли соединение двух естеств в одном лице и в одной ипостаси, или же нет?» Евтихий ответил: «Да, из двух естеств». Евсевий поставил еще тот же вопрос: «Исповедуешь ли два естества после воплощения и признаешь ли Христа единосущным нам по плоти, или нет?» Евтихий отвечал на это: «Я препоручил себя святейшеству вашему и сказал, как мыслю об Отце, и Сыне, и Святом Духе, больше меня нечего спрашивать». Архиепископ спросил: «Ныне исповедуешь из двух естеств?» Евтихий отвечал: «Поелику исповедую Бога моего и Господа неба и земли, то доселе нбТпозволял заниматься вопросом об естествах; признаю, что доныне я не исповедовал Его единосущным нам». Архиепископ спросил: «Не признаешь Его единосущным Отцу по Божеству и единосущным нам по человечеству?» Евтихий ответил: «Доселе я не сказал, что тело Господа и Бога нашего единосущно нам, Святую же Деву признаю единосущною нам, и что из Нее воплотился Бог наш».
Последовало еще несколько вопросов, на которые Евтихий ответил: «Я согласен на все, что говорите». Патрикий Флоренции спросил: «Если Мать единосущна нам, то, конечно, и Сын единосущен?» Евтихий ответил: «Доныне я этого не утверждал. Поелику же исповедую Его телом Божиим, понимаешь, я не сказал, что тело человека есть тело Божие, но человеческое тело, я не сказал, что от Девы воплотился Господь. Если же требуется сказать, что воплотился от Девы и что единосущен нам, то скажу и это, господин мой… прежде я этого не говорил, ныне же признаю это, поелику ваша святость утверждает так». Последние слова могли казаться неискренними и вынужденными настойчивостью вопросов, поэтому архиепископ спросил: «Что же, ты исповедуешь истинную веру по принуждению, а не по убеждению?» Евтихий отвечал: «Ныне, господин, так думаю, до сей поры боялся говорить. Знаю Господа Бога нашего и не позволял себе исследовать Его природу, поелику же ваша святость допускает это и учит, то я решаюсь говорить».
Затем собор предложил Евтихию анафематствовать всякое учение, противное изложенным догматам. Здесь обвиненный вышел из пределов доселе тщательно наблюдаемой осторожности и сказал: «Я заявил, что прежде этого не утверждал, ныне же, поелику так учит святость ваша, говорю и следую учению отцов, но ни в писаниях я не нашел это ясно изложенным, ни отцы не утверждали того единогласно. Теперь, если я анафематствую, горе мне, потому что предам анафеме отцов». При этих словах все собрание поднялось с мест с криками: «Анафема ему!» Патрикий Флоренции направляет мнение собора на основную тему, предложив Евтихию вопрос: «Признаешь ли два естества и единосущ-ность с нами?» Евтихий ответил: «Я читал у блаженного Кирилла и Афанасия и других отцов, что до соединения – из двух естеств, а что после соединения и воплощения уже не два естества, а одно». В доказательство своих слов предлагал прочесть место из св. Афанасия. Наконец, патрикий Флоренции выразил заключение в следующих словах: «Кто не говорит из двух естеств и два естества, тот не верует правильно». Собор присоединил: «С понуждением нет веры». Напоследок собор вынес следующее определение4 «Евтихий, бывший пресвитер и архимандрит, оказался изобличенным в нечестии Валентина и Аполлинария и в приверженности к их учению. Так как он не устыдился наших увещаний и поучений и не принял правых догматов, то мы, оплакивая и соболезнуя об его всеконечной гибели, определили во имя Господа нашего Иисуса Христа, им поруганного, лишить его всякого священного чина и общения с нами и начальствования монастырем. Да знают все, кто будет вести с ним разговоры и иметь общение, что и они будут повинны отлучению от Церкви». Это постановление подписано членами собора, каковых было от 28 до 31, и 23 архимандритами.
Нам остается еще в нескольких словах изложить ближайшие обстоятельства, последовавшие за этим собором. Евтихий имел в Константинополе высоких покровителей и пользовался популярностью в монашествующем духовенстве и в народе, поэтому он не считал своего дела проигранным и начал борьбу. Он старался заинтересовать в возникшей борьбе папу, императора Феодосия и, наконец, александрийского епископа, посылая всюду жалобы на несправедливость и прося помощи. Несомненно, важней всего были попытки Ев-тихия вызвать вмешательство знаменитого папы Льва I, которому он описал деяния собора и молитвам которого приписывал то обстоятельство, что жизнь его не подверглась опасности от волновавшейся черни. В начале 449 г. папа писал по этому вопросу, упрекая константинопольского архиепископа, что он не поставил его в известность о состоявшемся осуждении Евтихия, который жалуется ныне на незаконный приговор. В заключение письма высказывается та мысль, что лучше было бы не придавать этому делу такой огласки и, защищая истину, в то же время соблюсти любовь. В письме к императору папа также упоминает о деле Евтихия и замечает, что он ждет дальнейших объяснений по этому вопросу от Флавиана. Но между ближайшими к императору лицами оказались защитники Евтихия. Таковы были могущественный и влиятельный евнух Хрисафий и александрийский архиепископ Диоскур, под влиянием которых Феодосии II решился созвать собор в Ефесе для пересмотра этого дела. Прибытие членов на собор назначено было к августу 449 г.
Ефесский собор поставлен был под руководство архиепископа александрийского Диоскора, который назначен в нем председательствующим. Диоскор, как человек горячего нрава, довольно грубый и неблаговоспитанный, мало был пригоден для роли примирителя разномыслии на религиозной почве; кроме того, он дал место своим личным Неудовольствиям на константинопольского архиепископа ввиду давних счетов между Александрией и Константинополем из-за чести и первенства. Можно было заранее предполагать, что собор не приведет к благоприятному разрешению церковного спора. Император
