и мощь. Стоит только спросить подобного скептика, чего он, собственно, хочет и чего добивается посредством всех этих любопытных исследований, и он тотчас потеряется и не будет знать, что ответить. Последователи Коперника или Птолемея, защищающие две различные системы астрономии, могут надеяться на то, что приведут своих слушателей к какому-нибудь постоянному и прочному убеждению. Стоик или эпикуреец излагает принципы, которые не могут быть устойчивыми, но, однако, оказывают влияние на поведение и образ жизни людей. Приверженец же пирронизма не может надеяться на то, что его философия будет иметь постоянное влияние на ум или же что это влияние, если оно будет наблюдаться, станет благодетельным для общества. Напротив, он должен признать, если он вообще согласен признавать что бы то ни было, что весь строй человеческой жизни был бы разрушен, если бы повсюду надолго возобладали его принципы. Всякие разговоры, всякая деятельность немедленно прекратились бы, и люди пребывали бы в полной летаргии, пока не настал бы конец их жалкому существованию вследствие неудовлетворения естественных потребностей. Правда, такого рокового конца вряд ли стоит опасаться, ибо природа всегда гораздо сильнее принципов. И хотя приверженец пирронизма может на минуту повергнуть себя и других в изумление и смущение своими глубокомысленными рассуждениями, любое, даже самое незначительное, событие в его жизни рассеет все его сомнения и колебания, так что он нисколько не будет отличаться во всех своих поступках и умозрениях от философов других сект или от тех людей, которые никогда не занимались философскими изысканиями. Очнувшись от своего сна, он первый присоединится к тем, кто смеялся над ним, и сознается, что все его возражения просто шутка и имеют своей единственной целью указать на то странное положение, в каком находится человечество: люди вынуждены действовать, рассуждать и верить, несмотря на то что они не в состоянии выяснить с помощью самого прилежного исследования основания всех этих операций и устранить все возражения, которые могут быть выдвинуты против последних.
Часть 3 Существует, правда, несколько смягченный скептицизм, или академическая философия, ? скептицизм, который может быть и прочным и полезным и может отчасти явиться результатом пирронизма, или чрезмерного скептицизма, когда неограниченные сомнения последнего окажутся введенными в определенные рамки благодаря здравому смыслу и размышлению. Большинство людей по природе склонны к категоричности и догматизму в своих мнениях; рассматривая предметы только с одной стороны и не имея представления о противоположных аргументах, люди поспешно принимают те принципы, к которым чувствуют склонность, причем относятся без всякого снисхождения к тем, кто придерживается противоположных мнений. Колебания и раздумья приводят в смятение их ум, сдерживают их аффекты и приостанавливают их деятельность. Поэтому они проявляют нетерпение, пока не выйдут из столь тягостного для них состояния, и им кажется, что при всей решительности своих утверждений и при всем упорстве своей веры они никогда не смогут преодолеть это состояние в полной мере. Но если бы такие догматики могли осознать чрезвычайную слабость человеческого ума, даже когда он достигает наивысшего совершенства, когда он в высшей степени точен и осторожен в своих заключениях, то размышление об этом, несомненно, внушило бы им больше скромности и сдержанности, умерило бы их самомнение и их предубеждение против тех, кто им возражает. Необразованные люди могли бы поразмыслить о положении ученых, которые, несмотря на все преимущества, обеспечиваемые изучением наук и размышлением, обычно сохраняют недоверие к своим собственным взглядам; а если кто-либо из ученых проявит в силу прирожденного характера склонность к высокомерию и упрямству, то его гордость можно умерить с помощью небольшой дозы пирронизма, доказав ему, что те немногие преимущества, которые он, быть может, приобрел по сравнению со своими ближними, весьма незначительны в сравнении с общей неуверенностью и смятением, свойственными человеческой природе. Вообще некоторая доля сомнения, осторожности и скромности должна быть присуща всякому здраво рассуждающему человеку во всех его исследованиях и решениях.
Есть еще другого рода смягченный скептицизм, который может оказаться полезным человечеству и, возможно, является естественным результатом сомнений и колебаний пирронизма, ? это ограничение наших исследований теми предметами, которые наиболее соответствуют ограниченным силам человеческого ума. Воображение человека по природе своей возвышенно; оно увлекается всем далеким и необычным и, не терпя узды, устремляется в самые отдаленные пространства и времена, чтобы уйти от предметов, слишком привычных и знакомых. Здравый рассудок придерживается противоположного метода: избегая исследования отдаленных и высоких предметов, он ограничивается обыденной жизнью и предметами ежедневного опыта, предоставляя более возвышенные темы поэтам и ораторам, которые могут разукрашивать их по своему усмотрению, или же искусству духовенства и политиков. Чтобы прийти к столь здравому решению, лучше всего раз навсегда убедиться в силе сомнений пирронизма и в невозможности освободиться от них иначе, как с помощью могучего природного инстинкта. Люди, имеющие склонность к философии, несмотря на это, будут продолжать свои изыскания, ибо они приходят к выводу, что помимо непосредственного удовольствия, сопровождающего занятия философией, философские заключения не дают ничего, кроме систематизации и исправления размышлений, осуществляемых в обыденной жизни. Но эти люди не будут пытаться выйти за пределы последней, пока они помнят о несовершенстве способностей, которыми обладают, об их узких пределах и о тех ошибках, к которым может привести их применение. Коль скоро мы не в состоянии удовлетворительно объяснить, на основании чего мы верим после тысячи опытов, что всякий камень будет падать, а огонь гореть, разве можем мы удовлетвориться каким-нибудь взглядом на происхождение миров или на состояние, в котором природа находилась от века и в котором она будет пребывать во веки веков?
И действительно, такое существенное ограничение наших исследований настолько разумно во всех отношениях, что достаточно подвергнуть самому поверхностному исследованию природные силы человеческого ума и сопоставить их с их объектами, чтобы признать необходимость этого ограничения. Таким путем мы придем к определению истинных предметов науки и исследования.
Мне кажется, что единственный объект отвлеченных наук или же демонстративных доказательств ? количество и число и что все попытки распространить этот более совершенный род познания за его пределы есть не что иное, как софистика и заблуждение. Так как составные части количества и числа вполне однородны, то отношения между ними оказываются сложными и запутанными; и не может быть ничего интереснее и полезнее, чем проследить с помощью различных посредствующих членов равенство или неравенство этих частей в их различных комбинациях. Но так как все остальные идеи явно раздельны и отличны друг от друга, то при самом тщательном рассмотрении мы не можем идти дальше наблюдения этого различия и вполне очевидного суждения, что один объект не есть другой. Если же такого рода суждения встречают препятствия, то причиной этого является исключительно неопределенность значения слов, которая устраняется посредством более точных определений. Что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов двух других сторон, мы не можем знать без целой цепи заключений и исследований, как бы точно ни были определены сами термины. Но чтобы убедиться в правильности суждения Где нет собственности, там не может быть и справедливости, необходимо только определить эти термины и объяснить, что несправедливость есть нарушение прав собственности; и действительно, данное суждение есть не что иное, как несовершенное определение. Так же обстоит дело и со всеми так называемыми силлогистическими рассуждениями, которые можно найти во всех областях науки, за исключением наук о количестве и числе; и последние, думается мне, могут быть с полным правом признаны единственным истинным объектом знания и демонстративного доказательства.
Все другие исследования людей касаются только фактов и существования, которые, очевидно, не могут быть доказаны демонстративно. То, что существует, может и не существовать, никакое отрицание факта не может заключать в себе противоречия. Несуществование всего существующего без исключения ? это такая же ясная и очевидная идея, как и его существование. Суждение, в котором утверждается несуществование чего-либо, может быть ложным, но оно столь же мыслимо и понятно, как и то, в котором утверждается существование того же. Иначе обстоит дело с науками в точном смысле этого слова: в них всякое ложное суждение неясно и непостижимо. Суждение
