Кадзуми Юмото
1
Начался июнь, и сразу зарядили дожди. Вот и сегодня — дождь. Как же он надоел! Открытие бассейна отложили до завтра. Я сижу и смотрю на Кустоборотень за окном. Его огромные листья-ладони размером чуть ли не с тыкву дотянулись уже до второго этажа и заглядывают в окно нашего класса. Когда идет дождь, эта штука растет ужасно быстро. За зиму, правда, высыхает под корень, но весной снова оживает как ни в чем не бывало, а ближе к лету начинает вытягиваться и растет прямо на глазах, как взаправдашний оборотень.
Я называю его Кустоборотень — про себя, конечно, — еще со второго класса. Во втором классе я еще не выделялся ростом, и меня никто не дразнил «жердью», как сейчас, да и молочные передние зубы у меня еще не поменялись на нынешние большущие. В общем, тогда я был «славным малышом». Я искренне страдал от того, что школьный обед ужасно невкусный, и боготворил шестиклассников[1], играющих на уроке физкультуры в бейсбол. Они казались мне прекрасными: сильными, огромными, страшными…
Ну вот, короче, я, такой весь из себя симпатичный второклашка, обнаружил это странное растение и просто помешался на нем. Тогда мы занимались в классной комнате, расположенной этажом ниже, как раз под этой. Каждое утро, зайдя в класс, я первым делом бежал проверять свой Кустоборотень. Я представлял себе, как ночью, пока никто не видит, он растет и растет, и в темноте светятся его пустые, как у хэллоуинской тыквы, глаза, при дневном свете совершенно незаметные. «А вдруг, когда он дорастет до второго этажа, случится что-то ужасное?» — думал я и, задрав голову, смотрел на окна той самой комнаты, в которой сижу теперь. Я и сам теперь — шестиклассник, правда, совсем не такой сильный и страшный, какими я представлял себе шестиклассников еще три-четыре года назад.
Мне надоело пялиться на Кустоборотень, и я переключился на более интересные мысли. Толстый Ямашта, по прозвищу Пончик, не появляется в школе уже третий день. И на дополнительных занятиях в воскресенье его не было. Выходит, мы не виделись целых четыре дня. В субботу, когда я видел его в последний раз, он не показался мне больным. Интересно, что с ним случилось?
Парта Пончика — впереди меня и наискосок. С моего места отлично видно, что в парте лежит комикс. Если учитель его заметит, то заберет и никогда не отдаст. С Ямаштой всегда так. Он удивительно бестолковый.
— Ну, Кияма!
Приехали. Меня вызывают. Я как мог медленнее поднялся с места.
— Отвечай.
— М-м…
— Как следует отвечай, не мямли.
Кавабэ, который сидел за мной, пихнул меня пониже спины.
— Круглый, — прошептал он.
— Круглый, — повторил я.
— Ты продолжай, продолжай.
— Без углов, — снова подсказал Кавабэ.
— Без углов.
— Отлично. Круглый, без углов. Прямо вылитый я… Ну, что еще скажешь? — учитель смотрел на меня не отрываясь. А что тут можно было сказать? Мне явно не везло.
— Как ты думаешь, о ком речь?
И верно, о ком? Кавабэ молчит. Дело плохо. Кто это может быть круглый, без углов?
— Токугава Иэясу, великий полководец семнадцатого века.
Класс дружно грохнул.
— Умник! Ты вообще знаешь, какой сейчас урок?!
— Какой?
— Мы говорим о гальке! О круглой гальке и о геологических пластах. Давай, спускайся с небес на землю.
Вот свинство. Он специально меня подловил.
Под насмешливыми взглядами хихикающих одноклассников я тихонько сел. Нет, все-таки этот Ямашта совсем безголовый. Я вытянул ноги и сдвинул пустой стул передо мной немного в сторону, так, чтобы, комикс не сразу бросался в глаза. Кавабэ сзади пихнул меня в спину.
— Чего тебе?
— Знаешь, почему Ямашта в школу не ходит?
— Почему?
— У него бабушка умерла. В деревне.
— Что?
Я даже и не знал, что у Пончика есть бабушка. Понятно, что у любого человека может быть бабушка, но Ямашта о своей ничего никогда не рассказывал. И про деревню молчал.
— Мама говорит, что он на похороны поехал.
— Да?
— А ты был когда-нибудь на похоронах?
— Не был.
— И я не был. Недавно в нашем доме кто-то умер, так мама ходила на это… ночное бдение.
— А что, тебе очень на похороны хочется?
— Я же не говорю, что хочется… Ай, больно!
— Кавабэ! Кияма! — раздается грозный голос. Кавабэ поправляет съехавшие на кончик носа очки и трет лоб там, куда угодил кусочек мела, метко запущенный учителем.
— Ну-ка, встаньте! Будете стоять так до конца урока, болтуны!
На следующий день Ямашта вернулся в школу. Я увидел его утром, когда он заходил в школьные ворота.
— Эй, По-ончик! — крикнул я и тут же пожалел. Ямашта обернулся, и вид у него, как и следовало ожидать, был неважнецкий. Он безрадостно поглядел на меня своими маленькими глазками и ничего не ответил на мой возглас, даже шага в мою сторону не сделал. Мне стало стыдно: Пончик только-только приехал с похорон, а я тут разорался…
Я догнал его, и мы молча зашагали по школьному двору. Наверное, я должен сказать ему что-то утешительное, но что?
— Э-эй! Пончик! У тебя бабушка умерла, да?
Это Кавабэ. Вот дурной!
Кавабэ высунулся из окна на втором этаже так, что, казалось, еще чуть-чуть — и он просто вывалится. Он вообще думает хоть немного?! Что он несет?
В первое мгновение Ямашта, похоже, испугался, но потом вдруг крикнул в ответ:
— Ага, умерла!
Радостно так крикнул.
Я этого вообще не понимаю. Ну ладно, Кавабэ тупой, что с него взять. Но Ямашта-то! Это ведь его бабушка умерла, между прочим. А он тут стоит и орет: «Ага, умерла». Совсем уже.
С другой стороны, нормально, что я не понимаю. Может, все так и должно быть. Я ведь на похоронах ни разу не был. Мой дедушка умер еще до того, как я родился. Откуда мне знать, что чувствует человек, у которого кто-то умер?
Между прочим, из-за того, что Кавабэ высунулся из окна слишком далеко, его драгоценные очки —
