Однако в этот раз что-то было не так. Находясь в полусознательном состоянии, я чувствовал мучительное беспокойство, как будто что-то дергало меня издалека. Я был испуган, встревожен, хотел проснуться, однако тяжелый сон снова и снова одолевал меня.
Внезапно я проснулся. Меня звала жена. Это было мучительное пробуждение, потому что я сразу понял, что Гуго умирает.
Я не стал будить сестру и прямо в банном халате поспешил к большому дому, откуда моя жена и Бригитта Р. уже вызвали скорую помощь из соседнего городка. На улице был сильный туман, и моя жена решила поехать на машине в Моэлнбо, чтобы встретить скорую помощь по дороге. Гуго сидел на краю кровати, завернутый в одеяло. Его глаза лихорадочно горели, лоб был покрыт испариной, из груди раздавалось ужасное хрипение. И все же он был в сознании. Увидев меня, он, запинаясь, произнес: «Я не могу говорить».
Я тут же открыл окно, сел рядом с ним и стал обмахивать его журналом. Друг Гуго Гуннар Р. беспокойно ходил взад-вперед по комнате. У него самого было больное сердце, и он выглядел очень озабоченным. «Мы дали Гуго нитроглицерин, — сказал он, — но он не помогает».
Чуть позже подошла Бригитта. Мы сели рядом с Гуго, чтобы поддержать его с обеих сторон. Я проверил у Гуго пульс, он бешено бился. Все мое внимание было приковано к стонам Гуго. Он ужасно страдал, ему было трудно дышать, а я ничем не мог ему помочь. На короткое время он, как будто почувствовал себя лучше, и даже сказал несколько ласковых слов Бригитте, а затем началась его последняя схватка со смертью. Люди, пережившие последнюю агонию тех, кого они любили, знают, что это такое. Они также знают, как беспомощны мы, люди, перед лицом смерти.
Только один раз Гуго заговорил. Он сказал коротко и сухо: «Стало легче.». «Гуго покидает свое тело, — промелькнула у меня мысль, — боль будет проходить».
Двадцать минут второго приехала скорая помощь. Дыхание Гуго остановилось за десять минут до этого, и все попытки привести его в чувство оказались напрасны.
Когда безжизненное тело Гуго несли в машину, я испытал очень странное чувство.
Из-за шока, вызванного смертью, я почувствовал внутреннее раздвоение, словно я присутствовал в двух мирах, поэтому я не удивился, услышав довольный голос Гуго: «Все прошло хорошо». Я не помню, слышал ли я этот голос внутри себя, или он раздавался снаружи.
Был густой туман. Коттедж Гуго был ярко освещен, фары скорой помощи тоже были включены, длинные тени терялись где-то в глубине леса. Тут голос Гуго появился вновь: «Поздно, слишком поздно!» — весело сказал он, и я услышал, как он пытается подавить смех.
Когда я, уставший и ошеломленный, отправился спать в 5 часов утра, то перед тем как уснуть, услышал голос Гуго в третий раз: «Какое чудесное чувство освобождения», — произнес он с облегчением. Я редко слышал, чтобы Гуго говорил с такой убежденностью.
В течение трех последующих дней я испытал трансформирующую силу смерти совершенно по-новому. Читатель, вероятно, спросит, почему уход друга причинил мне такую боль, если я знаю, что он жив и освободился от всех физических страданий.
Во-первых, я понимаю, что в большинстве случаев смерть воспринимается как ужасная жестокость. Только в случае с очень старыми и больными можно говорить об избавлении, но и тогда у семьи и друзей остается гнетущее чувство пустоты.
Сцена смерти оживала в моей памяти со всей ужасной ясностью. Я видел беспомощную фигуру Гуго, сгорбившуюся и съежившуюся на кровати. Я слышал его ужасные стоны, чувствовал его бешеный пульс. Чувство беспомощности и глубокой печали сжимало мне горло. Мысль о том, что я мог бы ему помочь, беспрестанно преследовала меня.
Когда Бригитта и Гуннар поехали после обеда в Стокгольм, я решил наведаться в коттедж Гуго. Был ясный летний вечер, солнце тепло и ласково светило в окно. Хотя Бригитта с любовью убрала комнату, меня удивило ощущение гнетущей заброшенности.
Все было на своем месте. На столе лежали очки Гуго, несколько увеличительных линз и электробритва. Я вошел в спальню. Кровать была застелена голубым покрывалом. Все было так мучительно близко. Казалось, время остановилось здесь.
Это была какая-то ужасная игра. Куда бы я ни посмотрел, меня переполняли воспоминания. Это было не только прошлое. Я вдруг понял, что будущее тоже включилось в игру. Вещи не только задавали мне вопрос: «Ты помнишь?». Они говорили и о том, чего больше не произойдет. Садовые ножницы, рабочие ботинки, банный халат, все эти личные вещи одновременно взывали ко мне: «Никогда, никогда больше!».
И все же, разве будущее и настоящее не являются лишь плодом моего воображения?
Когда я осознал это, моя печаль начала слабеть. Это отрезвляющее открытие не только изменило мое настроение, но и вернуло мне внутреннее спокойствие. Стоп!
- сказал я себе. Здесь происходит нечто особенное, и я должен проникнуть вглубь этого.
Я сел на стул Гуго, и попытался собраться с мыслями. Я попытался понять, почему мы страдаем, и как возникает страдание. Разве мы не крутимся в жерновах времени, разрываясь между прошлым и будущим, между двумя взаимодействующими противоположностями? Наши страдания создаются «тем, что было» и «что никогда больше не произойдет». Но этот вывод существует до тех пор, пока мы не увидим его ошибочную основу.
Суждения о «том, что было» и о том, «что никогда больше не произойдет» верны лишь отчасти, только в том, что касается нашего физического тела. Но каждый человек состоит не только из тела, но и в то же время представляет собой духовную сущность.
Я покидал домик Гуго со смешанным чувством печали и уверенности, потому что боль утраты все еще жила во мне. И в то же время я был исполнен слабым предчувствием того, что успешно пережил самую главную операцию на своей душе.
Было около восьми часов вечера, когда я снова сел за свое оборудование, которое, кстати, было последним подарком Гуго, потому что мой старый магнитофон пришел в негодность.
Лена ответила сразу, как только я включил радио. Я настроил приемник и поставил пленку. Сообщение, которое я получил, было коротким, но убедительным. Оно не только содержало приветствие от Гуго, но и давало краткое пояснение моему «посещению астральной приемной станции», которое произошло за неделю до его смерти. Знакомый мужской голос, который я слышал раньше, заговорил с типично эстонским акцентом.
Человек говорил на четырех языках: английском, шведском, русском и немецком.
То, что он сказал, можно было бы перевести как «Прямо перед базовым огнем», «Гуго возвращается сонный», «Это самодисциплина».
Последовала пауза, после чего я услышал радостный и возбужденный возглас Гуго: «Фредди!» Окончание передачи было непонятно.
Мне показалось только, что я услышал слова: «Кто едет на базе от Черчилля». Я сразу вспомнил свой сон от 30 июня, за неделю до смерти Гуго, когда я посетил странный похоронный зал и общественные бани. «Базовый огонь?» — я вспомнил обугленные тела в ваннах, которые проходили какой — то мистический процесс очищения. «Базовый огонь» — может это имело отношение к слову «чистилище», вокруг которого возникло столько разногласий?
Вопрос оставался открытым, потому что мне было неясно, о чем идет речь: или об огне на «базе», или «база» — это то место, где ушедшие избавляются от своей боли.
И вдруг меня осенило: Тот человек без лица, который представился мне как Гуго и показал мне странную эмблему, похожую на медный венок, и, видимо, представлявшую собой семейный герб, этот человек был сам Гуго. Было ясно, что наша встреча произошла за пределами времени и пространства, и это пророчество не должно больше пугать. Однако, оно должно было храниться в тайне до тех пор, пока смерть Гуго не дала на него ответ.
Появление Гуго на пленке рассеяло мою печаль. Конечно, мне все еще его не хватает, но тот факт, что он есть и входил со мной в контакт, наполняет меня спокойствием и радостной уверенностью.
