Глава 33
Почему Серапо? — Предсказание Бориса Сахарова сбывается.
Через неделю после смерти Гуго мы получили возврат суммы из одного административного учреждения, и так моя жена уже пол тора года не была в отпуске, мы решили поехать в Италию, взяв с собой мою сестру.
Мы прилетели в Рим, взяли напрокат машину, и после посещения Помпеи отправились в Паэстум. После непродолжительных поисков мы остановили свой выбор на современном отеле в тихом местечке, расположенном неподалеку от красивого песчаного пляжа. К счастью, это идиллическое загородное место еще не потеряло своей естественной прелести, и другие туристы его еще не обнаружили. Здесь были фантастические виноградники, поля томатов, оливковые рощи, где пасся скот. То тут то там встречались небольшие фермы, где было много детей, коз и овец. Можно было встретить женщин, которые несли воду, держась при этом прямо, как свеча. Вокруг стоял чудесный аромат тимьяна, фиговых деревьев, хвои, дыма и удобрений.
Однажды к нам приехал наш хороший друг Энцо Б. Он собирался взять нас с собой в Серапо. Это узкая полоска пляжа у Гаэты, где его семья проводила лето. Там чудесный пляж, хотя народа в городе слишком много.
Удивительно, но лишь намного позже, только после нашего возвращения в Швецию я обнаружил фрагмент пленки, который я до этого пропустил, пожав плечами: «Фридель, чтобы ты знал, Серапо.» и другой: «Трое в самолете — мамма миа!»
Когда я, наконец, понял взаимосвязь, я онемел настолько, что даже не мог воскликнуть: «Мамма миа!»
Как бы загадочно ни звучало это предсказание, я думаю, что догадался о его значении, учитывая следующее.
В мае мой друг Энцо Б. искал дом в Серапо, чтобы провести лето. По чистой случайности он встретил вдову умершего друга, которая сдавала комнаты на лето. Энцо поселился у нее, и так Серапо стал первой «зацепкой». Второй «зацепкой» стало то, что мы узнали о поступлении денег в мае, хотя официальное письмо пришло в июле.
Мои невидимые друзья, без сомнения, знали обо всех этих фактах и легко могли сделать вывод на будущее, тем более учитывая то, что мое желание побывать в Италии росло все последние годы. Так как у нас было мало времени, и мы не могли поехать на машине, то единственной альтернативой был самолет.
Я был доволен этим объяснением, но через три года узнал, что как бы логичны и разумны ни были мои выводы, я не в состоянии постигнуть временные горизонты иного мира.
Однажды утром, это было весной 1964 года, проверяя старые записи марта 1960 года, когда мы еще жили в Стокгольме, я обнаружил голос моего друга детства Бориса Сахарова, который ясно и выразительно произнес: ««Борис отмечает — Серапо!» и после этого тихо добавил: «Серапо — солнце!»
Это произошло не за два месяца, а за год и четыре месяца до того, как мои друзья узнали о моей поездке в Серапо.
Было очевидно, что в иной сфере бытия, существующей вне времени и пространства, наши трехмерные расчеты сталкиваются с чем-то, что превосходит нашу земную логику и причинно- следственные связи.
Глава 34
У постели умирающего друга. — Способность трансформировать страдание и
смерть в бурную радость.
В конце сентября я получил известие о том, что пожилая женщина, с которой я был хорошо знаком, умирает. Больная несколько раз назвала мое имя, когда находилась в сознании. На следующий день я отправился в больницу с тяжелым сердцем, чувствуя, что, возможно, это будет наша последняя встреча.
Был уже вечер, когда я вошел в ее больничную палату. Атмосфера в помещениях, где находятся умирающие, всегда такая гнетущая, что, кажется, сам начинаешь чувствовать физические страдания и отчаяние отмеченных смертью.
Палата была слабо освещена. Маленький ночник бросал слабый свет на капельницу рядом с кроватью. Мой взгляд невольно привлек стеклянный флакон с бледно-розовой пульсирующей жидкостью, которая по тонкой резиновой трубке поступала в вены пациентки.
Женщина находилась в полусознательном состоянии. У нее был жар, она часто дышала и время от времени слабо стонала, словно маленький беспомощный ребенок. Я сел рядом с ней на кровать и стал вглядываться в ее черты, так хорошо мне знакомые. Стараясь не разбудить ее, я проверил ее пульс. Он был неритмичный, то останавливался, то снова начинал лихорадочно биться. Видно было, что ее мучают сильные боли, которые наступал и приступообразно, потому что каждый раз она начинала стонать так, что у меня от ужаса застывала кровь в жилах.
Так же, как и в случае с Гуго, меня переполняло чувство полного бессилия. Внутри меня что-то сжалось, готовое закричать: «Почему ты не помогаешь? — Спаси ее жизнь! — Облегчи ее боль!»
Ужасно осознавать, что не можешь помочь, ужасно видеть, как твой друг борется со смертью.
Я не помню точно, что было потом, помню только, что меня внезапно охватило такое чувство жалости, что ни для каких других чувств и мыслей просто не осталось места. И вдруг все изменилось, словно по мановению волшебной палочки. Вся палата вдруг наполнилась каким-то радостным предчувствием.
Пациентка открыла глаза, ее вопросительный взгляд был устремлен на меня. В тот же миг я понял, что должен рассказать ей все, что я знаю об ином мире, так чтобы мой умирающий друг меня понял.
Наверное, это была самая странная беседа из всех, которые я когда-либо вел. Я, говорящий из самой глубины моего сердца, и она, молча ловящая каждое мое слово. Время от времени она согласно кивала. Я думаю, это была скорее истина чувств, нежели слова, что связывала нас в эту минуту и позволяла нам понимать друг друга. Это было нечто вечное, вырвавшее нас из потока времени и страданий, что-то, что невозможно описать.
Позже, когда моя знакомая умерла, я часто вспоминал это необычное событие, ту непостижимую силу, которая превращает страх смерти в радость, которую невозможно описать.
Глава 35
Сообщение от Анни Безант, президента Теософического общества. — Тенор, поющий на семи языках.
Однажды мне удалось записать приятный бас. Голос пел без аккомпанемента, это была свободная импровизация. Вокалист использовал английский и немецкий языки. Не разобравшись, что это была передача, я повернул настройку. И очень об этом сожалел, потому что передача предназначалась лично мне.
Она начиналась словами: «Дорогой Фридель…» и заканчивалась: «.с любовью к Моэлбо и Маги.»
Одно из самых интересных сообщений, которые я получил, было от Анни Безант. Я не знал ее лично, но Гуго был с ней знаком. Когда он был президентом Теософического общества Швеции, он посетил ее в Адьяре, по случаю собрания Международного Теософического общества, которое состоялось в 1925 году в штаб-квартире общества.
Анни Безант начала свое обращение по-немецки, потом переключилась на английский, добавила
