Фалька заговорил нараспев по-шведски с норвежским акцентом: «Где можно получить счет?».
Прозвучал новый аккорд, и тот же мужской голос, что и до этого, выразительно произнес по-шведски: «Ригмор, думай о карме!».
На переднем плане Ригмор задумчиво пропела по-шведски: «Это карма, — и быстро добавила, — жаждущий.». Остальное утонуло в шуме помех.
Затем снова оживленный мужской голос, ритмично чередуя немецкий и шведский языки, передал сообщение: «Федерико, важная информация, Мелар в контакте с Моэлнбо, поддерживай связь, Ригмор сообщает Микаэлу, мы придем по радио, мы соединяем аппарат мертвых. мы соединяем. У Лены связь и интервал. Мы передаем по радио. проверь радио., - а в конце с особой выразительностью подчеркнул, — Ригмор хочет контакт.»
Таков был результат первого прослушивания пленки.
Даже несмотря на то, что часть сообщения была засорена помехами и была плохо слышна без фильтра и усилителя, она была необыкновенно важна.
Я позвонил Берндту и сообщил ему о своих контактах. Берндт пообещал приехать в Нисунд в воскресенье 26 июня. В течение нескольких следующих недель я продолжал получать ежедневные подробные сообщения по радио. За исключением нескольких личных посланий, большинство их имело отношение к Ригмор и ее ближайшим родственникам. С разрешения Берндта я расскажу только самое главное об этих личных контактах, то, что может быть полезно для всех нас. Я также хочу подчеркнуть, что Берндт Андерсон, которому судьба уготовила такие жестокие испытания, и глубину страданий которого мы вряд ли сможем понять, разрешил опубликовать пережитое им, руководствуясь исключительно заботой обо всех нас.
Берндт приехал утром в воскресенье 26 июня. Я намеренно не сообщил ему подробности своих записей. Я хотел убедиться, в какой мере Берндт сможет узнать голоса и понять текст. К сожалению, ему в тот же день нужно было возвращаться в Кепинг, поэтому мы решили не делать новых записей, а вместо этого тщательно проверить те, которые были сделаны 21 июня.
Было чудесное солнечное утро, и мы пили кофе в гостиной, разговаривая о мелочах. У меня было ясное ощущение, что Берндт хочет сообщить мне что — то важное, но колеблется, ожидая подходящего момента, возможно, вопроса с моей стороны. Не знаю, была ли это телепатия, интуиция или случайность, но я, повернувшись к Берндту, задал ему прямой вопрос, не была ли неизвестность о судьбе Ригмор страшнее действительности.
Берндт спокойно взглянул на меня. Казалось, он ждал этого вопроса. «Я хочу рассказать вам кое- что, — начал он серьезно, — о чем я еще ни с кем не говорил. Когда Ригмор убили 1 июня, я знал, что она умерла». Он рассказал следующее. «Так как весной я по работе должен был находиться вблизи Стокгольма, то я жил там и приезжал к дочерям в Кепинг только по выходным. 1 июня около 9 вечера я лежал на кровати. Я устал и хотел немного отдохнуть. Не помню, о чем я думал, во всяком случае, я не спал. И вдруг я испытал внезапный шок, смертельную агонию, леденящий ужас смерти, и я с ужасающей ясностью понял: Ригмор умирает. Мне не хватает слов, чтобы выразить это, но уверенность в ее смерти была настолько реальна, что я не мог пошевельнуться, я был как парализованный, и вдруг на меня нахлынуло новое чувство, ощущение спокойствия и утешения: Ригмор со своей матерью! У нее все хорошо…Весь страх и боль позади.».
Наступила долгая пауза. Я воспользовался случаем, чтобы спросить: «Вы сразу позвонили в Кепинг?».
«Нет, я не хотел гасить последнюю искру надежды. Это был своего рода самообман, малодушие». Берндт помолчал некоторое время.
«А что произошло потом?» — нарушил молчание я.
«Марианна, моя старшая дочь, позвонила мне через несколько дней. Ригмор жила отдельно, в нашей квартире в Кепинге. Марианне позвонили с работы Ригмор. Мне все стало ясно. Мы известили полицию. Все остальное вы уже знаете».
«У вас были предположения, кто мог ее убить?», — спросил я через некоторое время.
Берндт кивнул: «Я подозревал, но не хотел верить. Янне славный парень, но когда я увидел его исцарапанное лицо, я все понял. Я надеялся, что он признается. Я так страдал от того, что тело Ригмор где-то в лесу, под дождем, возможно, ее терзают звери. Но, как вы знаете, все было не так».
Все остальное я знал. Газеты детально освещали все подробности трагедии. Жених признал свою вину в день похорон. Я знал, что действия Берндта в этом случае имели решающее значение.
Я также знал, что несмотря на свое горе, Берндт простил убийцу из сострадания. Ему было жаль молодого человека, который, придя в бешенство, совершил преступление в состоянии умопомрачения. Если подумать над тем, что произошло, трудно сказать, кому судьба нанесла самый жестокий удар. Может быть, мертвые смогут подсказать нам? Мы встали и пошли в мой кабинет на верхнем этаже особняка.
Отсюда открывался прекрасный вид на озеро, и можно было спокойно работать, наслаждаясь тишиной пейзажа. Я уже подготовил пленки с записями Ригмор и включил магнитофон. Я знал, что у Берндта отличный слух, благодаря его собственному опыту записи. И еще: Берндт знал, как легко можно принять желаемое за действительное, и поэтому был очень критичен к самому себе. Когда раздалось чистое сопрано, Берндт попросил меня повторить этот отрывок записи несколько раз. Он понял текст так же, как я его записал, но не был полностью уверен в том, что это Ригмор.
«Если она заговорит, я узнаю ее голос сразу», — задумчиво сказал он.
Когда сопрано появилось снова, Берндт пододвинул стул вплотную к магнитофону. После того, как я проиграл ему песню несколько раз, он полностью понял текст и задумчиво произнес: «Это «^аеіра» действительно похоже на диалект вестмен, может, это и правда Ригмор…».
«Подождите, — перебил его я, — сейчас будет запись за 21 июня». Берндт склонился над магнитофоном. Все его существо выражало предельную концентрацию. Я нажал на кнопку, и пленка начала вращаться. Когда мягкий женский голос произнес слово: «Попробуй», Берндт вздрогнул. «Еще раз!», — в его голосе звучало радостное изумление. Прослушав слово несколько раз, Берндт обессилено откинулся на спинку стула. Я уже знал, что он скажет, и радовался в ожидании этого.
«Это была Эйвор, — взволнованно воскликнул он. — Это был ее голос. Я точно знаю!»
«А теперь послушайте, что будет дальше», — заметил я, подходя к кульминационному пункту передачи. «Фред — это Ригмор Андерсон.». Я не знаю, сколько раз мы проиграли этот фрагмент, но ко второй половине дня оба мы совершенно вымотались.
«Что произвело на вас самое большое впечатление?' — спросил я Берндта.
«Живость голосов!» — не задумываясь, ответил он. «Конечно, и содержание тоже, но самое главное, это сами голоса. Сомнений нет. Мертвые живы!» «То есть, голос Эйвор не изменился?» - спросил я. «Совершенно не изменился. Скорее наоборот, он звучал живее, чем в последний год, когда она болела, но тембр остался прежний. И то же самое с Ригмор. Я больше всего счастлив, что они вместе». Берндт пообещал вернуться в следующую субботу. Когда мы прощались, он выглядел по-настоящему счастливым.
В течение следующей недели я целиком был занят записями. Большинство передач приходило вечером. Так как я жаворонок, то с раннего утра начинал проверять записи, сделанные накануне вечером. Дня просто не хватало. Никогда раньше я не получал таких длинных сообщений.
Они очень различались по громкости и четкости. Некоторые были очень ясными, но были и такие, где голоса накладывались друг на друга и говорили одновременно. Я получил и несколько личных сообщений от друзей из России, Эстонии и Палестины. Арне Фальк, например, передал послание в своей обычной поющей манере. Боевский, мой русский друг из Палестины, многократно повторил свое имя и фамилию. Он говорил по-русски, по-немецки и на идише. Наш шведский друг Гуго Ф., который умер в Нисунде у меня на руках, внезапно вступил в разговор и отчетливо выкрикнул по-немецки и по-шведски: «Добрый вечер — ты устал!»
И сразу после этого появился голос моей матери, которая крикнула мне: «Фридель, ты очень устал!» Действительно, было уже очень поздно, а я целый день напряженно работал. Кстати, Лена постоянно предупреждала меня не работать ночами.
Причина была не только в том, что переутомление отражается на слухе и нервах, но и в том, что теряется способность объективной оценки. В тот же день, 28 июня, я записал странную фразу,
