прозрачными, совсем как те воды, что накатывали на золотой песок прибрежья.
Сердце Джун билось оглушительными ударами. Она положила свои ладони ему на лицо, ее пальцы перебирали его мокрые кудри, пока он, отвергнув помощь ее нетерпеливых рук, снимал с нее юбку. Потом быстрым, незаметным движением сбросил плавки, и — странное дело — на мгновение Джун потеряла его из виду.
С легким холодком тревоги она попыталась приподняться, но тут же замерла, потому что почувствовала на своих ногах его поцелуи. Легкие, быстрые, они поднимались все выше и выше: скользили по ее икрам, ее бедрам, уткнулись в курчавящийся треугольник, потом долго ласкали ее живот, вызывая у нее неистовый, экстатический восторг. Его пальцы пробежались по очертаниям ее губ, замешкались в ее волосах и неведомым образом нашли самые чувствительные точки. У Джун вырвался продолжительный, почти болезненный вздох.
Жар, пылавший в ее теле, становился невыносим. Она судорожно свела колени и вцепилась в волосы Бретта, пытаясь замедлить, продлить то, что уже нельзя было удержать в себе, — страсть, которая сотрясала все ее тело.
Потом она почувствовала, как его плоть коснулась ее бедер, и стала медленно-медленно скользить по ее сведенным — не разомкнуть! — ногам, и эти долгие, ласкающие движения теперь уже не только рук, губ, но и его томящейся плоти не оставили в ней ни единого желания, кроме сумасшедшего, безумного, нетерпеливого ожидания… Никогда никого в своей жизни она не хотела так, как этого мужчину!
Нетерпеливый стон сорвался с ее губ, ее вожделеющая плоть требовала новых и новых ласк, Джун задыхалась в волнах чувственного томления. Ее пальцы, с нетерпеливой жадностью скользившие по его телу, замерли в волосах, потом вцепились в его спину… Казалось, движение и ритм ее жарких ласк сливались с ритмом их раскачивающегося ложа.
Бретт снял с нее топ и посмотрел на Джун так, будто она была прекраснейшим на земле существом. Его руки медленными ласкающими кругами подбирались к самой чувствительной светлой коричневатости ее груди, но еще не дотрагивались до нее. Затем его большие пальцы осторожно коснулись напряженных сосков, и Джун показалось, что она вот-вот взорвется. Очень медленно, погружая в агонию все ее тело, его ласкающие руки спустились к ее животу, к ее бедрам, бережно и нежно стараясь развести их нервный зажим.
Его плоть была готова войти в нее, и Джун жаждала этого, но Бретт медлил.
— Ты слишком напряжена, — сказал он и нежно коснулся пальцем самой чувствительной точки между сведенных бедер, заставив Джун громко застонать.
— Я уже год как…
— Ты уже год не занималась ни с кем любовью?
— Да, с тех пор как развелась с мужем.
— Дорогая моя… — прошептал он.
И его огненные, пьянящие поцелуи заставили Джун забыть об одиноких ночах, а его ласки, все более смелые и настойчивые, словно отвергали ее вину за невольную сдержанность.
Она не могла больше сдерживаться. Ей хотелось немедленно ощутить Бретта в себе, и она уже собиралась сказать ему об этом, но не успела: волна сладостного удовлетворения прошла по ее телу, дыхание сделалось прерывистым, грудь стеснило. Джун вцепилась в волосы Бретта и содрогнулась в чувственном восторге. Открыв глаза, она увидела, что он смотрит на нее, смотрит, понимая счастливую умиротворенность ее плоти, довольный тем, что сумел подарить ей эту радость.
Волна блаженства еще не отпустила ее, а Джун уже снова притянула его к себе и переплела свои ноги с его ногами. Ей хотелось почувствовать его каждой клеточкой своего тела. И он понял ее порыв и помог ей соединить их тела воедино.
— Джун…
Бретт прошептал ее имя так, что у нее снова закружилась голова.
А потом не осталось ничего, кроме сумасшедшего ритма их сердец, кроме единого ритма их тел, рвущихся навстречу друг другу. А еще потом — что-то взорвалось в Джун белыми звездами, и в голове кружилась одна только мысль: не хочу, чтобы это кончалось, не хочу, не хочу, не хочу…
Прошло несколько минут, пока внешний мир стал постепенно проникать в ее сознание. Крики птиц, плеск волн, громовые удары собственного сердца. У Джун не было сил открыть глаза, но в теле поселилась удивительная, парящая легкость.
Бретт смотрел на нее, осторожно водя пальцем по ее лицу.
— Джун, ты одна из тех привязанностей, от которых трудно отказаться.
— Значит, «полный разрыв» отменяется?
Он еще не знает, что теперь для нее это понятие — пустой звук. Для нее оно больше не существует. Она выбрала свой путь, и ничто не заставит ее повернуть обратно — вернуться к той жизни, с которой она мысленно уже порвала.
— Боюсь, что теперь это зависит только от тебя, — без улыбки проговорил он.
Джун промолчала.
Прошло несколько дней.
Джун и Бретт занимались любовью так естественно, будто прожили вместе всю жизнь, будто их тела и души были для этого и созданы, но судьба каким-то образом развела их в разные стороны. Теперь Джун уже не сомневалась, что приняла правильное решение: она твердо знала, что любит Бретта.
Никогда раньше с ней не обращались так, как обращался Бретт. Она была дочерью, которой гордились, женой и бывшей женой, недопустимо забросившей дела, коллегой, боссом, уважаемым подчиненными. С Бреттом же она была только женщиной, обнаружившей в жизни тысячи удовольствий, не доступных и не ведомых ей раньше.
Бретт позволял Джун вести мопед, когда они отправлялись в ближайший супермаркет за продуктами.
Джун прекрасно справлялась с вождением этого транспортного средства, несмотря на провоцирующие странствия рук Бретта по ее телу. Она испытывала танталовы муки, потому что время от времени он проводил руками по ее груди, обязательно нащупывая под футболкой отзывчивые не в меру, как считала Джун, соски.
— Прекрати сейчас же, не то мы разобьемся, — просила Джун, однако ее суровый тон, похоже, совершенно не действовал на Бретта.
Однажды, когда делали покупки в супермаркете, они столкнулись лицом к лицу с Уолтером Хьюстоном. Он, как всегда, был одет с иголочки, причесан волосок к волоску, безукоризненно выбрит, но теперь-то Джун знала, что за блестящим экстерьером скрываются фальшь и пустота.
При виде ее на гладком, в меру загорелом лице Уолтера появилась снисходительно-ироническая улыбка.
— Наконец-то я вас понял, миссис Росс. Оказывается, вы предпочитаете сожительствовать с самыми примитивными типами. Неудивительно, что вы просто теряетесь, когда мужчина предлагает вам цивилизованный секс.
У Джун свело от напряжения скулы, но голос ее звучал спокойно:
— Есть только одно существо, более примитивное, чем вы, — это медуза. Но, возможно, я сужу о ней несправедливо, поскольку никогда с ней не сталкивалась.
Язвительный ответ не смутил Уолтера, он слушал Джун с улыбкой, словно неразумного ребенка.
— Вы еще пожалеете, миссис Росс, что не захотели вести со мной переговоры.
— Я не плаваю с акулами, мистер Хьюстон. Надеюсь, это наша последняя встреча, — спокойно сказала Джун и направилась к Бретту, поджидавшему ее у кассы.
На ходу она несколько раз тряхнула головой, чтобы поскорее забыть об этой ненужной, совершенно нелепой встрече. Особенно в такой великолепный, сияющий всеми солнечными красками день.
— Он тебя чем-то расстроил? — подозрительно спросил Бретт, когда Джун подошла к нему.
— Ну что ты, чем он может расстроить? Разве что своим самодовольством, — с безмятежной улыбкой ответила Джун.
