Чпок! Чпок!
Взревев от ярости, тварь метнулась в атаку, и я с расстояния вытянутой руки всадил в короткую шею последний заряд. А потом качнулся в сторону и со всего маху наподдал ботинком под крестец промахнувшейся твари.
Оборотень как-то очень уж пронзительно взвизгнул, резко развернулся на месте – аж вырванная с дерном трава из-под когтей полетела, – и прыгнул вновь, но вновь неудачно. Теперь его подвели подкосившиеся лапы. Он неуклюже уткнулся мордой в землю и завалился на бок, открыв для удара голое брюхо и гипертрофированное мужское достоинство.
Пнуть бы, да уже не до него: через луг неслась серая тень – грациозная, смертоносная, стремительная. Выдирая через разрез в куртке обрез, я развернулся и пальнул навскидку. Сыпанули искры, ствол несильно подкинуло, а смазанный силуэт тотчас обернулся кубарем покатившимся по траве зверем. Но серебряная картечина лишь слегка зацепила бедро, и зверюга грациозным движением поднялась на три здоровых лапы.
Не теряя времени, я дернул на себя разложенную рукоять дробовика, обратным движением загнал в патронник новый патрон и потянул спуск, целясь в приплюснутую голову. Не вышло: за миг до выстрела оборотень плавным движением отпрыгнул, и заряд впустую вспахал землю.
Чтоб тебя!
Подавив панику, я перезарядил обрез и вновь спустил курок. Уже изготовившаяся для прыжка тварь резко приникла к земле, и дробь лишь располосовала макушку и спину. Полетели темные брызги крови и клочья серой шкуры, а вот следующая порция серебряной картечи подчистую снесла вытянутую морду.
Раз – и будто черной краской траву окатило. Правка не требуется, уже и обратная трансформация началась.
Да уж, как ни крути, девочка половчей мальчика оказалась. Заставила понервничать.
Расстегнув куртку, я достал из кармана патрон двенадцатого калибра, повернулся к ворочавшемуся в наркотическом забытье «мальчику»… и тут позади еле слышно плеснулась вода!
Мать!
Выставляя перед собой разряженное оружие, я крутнулся к протоке, но тотчас сильнейший удар сбил с ног и отбросил на траву. Бок обожгла острая боль, и только бронежилет помешал выскочившему из болота перевертышу запустить когти в мои потроха.
Отшвырнув в сторону «с мясом» вырванную титановую пластину, оборотень – третий! Рома, сука, убью! – бросился в атаку; я ухватил рукоять пистолета и судорожно рванул его из кобуры.
Успел первым. Выстрел заставил чудовище отпрянуть, я уселся и пальнул по нему еще два раза кряду. Все мимо. Тварь пошла кругом, подарив мне возможность подняться на одно колено, но зацепить неуловимое создание следующими тремя выстрелами так и не получилось.
Быстрый, быстрый, быстрый. Не помесь волка и гориллы, а нечто гармоничное, прямоходящее, с бугрящейся мускулатурой и уверенными движениями опытного хищника. Морда гротескно-чудовищная, но в прячущихся под надбровными дугами глазах светился злой разум. И ярость. Дикая ярость.
Рывком поднявшись на ноги, я вновь выстрелил и выщелкнул опустевший магазин. Выродок рванул вперед, и пистолет выплюнул ему в морду последнюю, восьмую пулю.
Просчитался, гаденыш!
Но и я отчасти тоже…
Оборотня спасла невероятная реакция. Подобно капли ртути перевертыш стремительно перетек в сторону, и вместо раззявленной пасти пуля в серебряной оболочке угодила в правое плечо.
Подранок инстинктивно отшатнулся; я воткнул в рукоять запасной магазин, снял пистолет с затворной задержки и принялся уже без всякой спешки выгадывать момент для выстрела наверняка.
Вроде не проблема – оборотня корежило, он на моих глазах оборачивался человеком, но даже так удержать его на мушке достаточно долго никак не получалось.
Я пальнул раз, другой, промахнулся, отступил, и тут лодыжку будто железный обруч стиснул. Лишь на миг опустил взгляд – да это одурманенный снотворным «мальчик» отличился! – и тут же рядом оказался мощного сложения голый мужик. Регбистским наскоком он сшиб меня с ног, удар спиной о землю вмиг выбил из легких весь воздух, а вылетевший из руки пистолет стальной рыбиной плюхнулся в воду.
Ребра обожгла острая боль, навалившийся сверху выродок замахнулся, но кулак угодил в лоб, не причинив особого вреда. В ответ я вцепился в его раненое плечо, и подранок скрипнул зубами от боли.
Вцепившись в запястье, он высвободил мой большой палец из обильно кровоточащего пулевого отверстия и заставил переваливаться набок, уходя от борцовского захвата. Не вышло: перевертыш сумел провести удушающий прием и стиснул мою шею в сгибе локтя. Несколько судорожных ударов локтем в область печени ни к чему не привели; нажим всё усиливался и усиливался, и вскоре от нехватки кислорода потемнело в глазах.
Не пытаясь больше высвободиться, я нашарил прицепленный на ремень чехол, выдернул из него нож с посеребренным клинком и… и едва не разжал пальцы, когда на миг почудилось, будто в руке зажата не обрезиненная рукоять, а нестерпимо-холодный камень.
Уже ничего толком не соображая, ударил за себя, метя оборотню в шею, и резкий замах исчерпал остаток сил. Застившая глаза тьма сменилась невыносимо-яркой вспышкой, а потом сознание просто провалилось в бездонную пропасть забытья.
Очнулся из-за холода. Заледенела шея, затылок, макушка. Машинально провел ладонью – кровь. Холодная, темная, густая… чужая.
Скинув с себя уже остывшую руку оборотня, я кое-как выбрался из-под его туши и охнул, когда неловкое движение серыми точками рассыпалось в глазах.
Всего корежит, шея едва ворочается. Нехорошо, совсем нехорошо.
Подтянув валявшийся в траве обрез, я зарядил его и поспешил вколоть себе лошадиную дозу обезболивающего.
Дождался, когда хоть немного прояснится в голове, перевалил голого мужика на спину и озадаченно присвистнул. Горло мертвеца рассекал глубокий прорез, по краям окруженный мертвенно-белой кожей. Удар оказался столь силен, что клинок рассек гортань и достал до позвоночника, поэтому смерть наступила практически мгновенно.
Как мне удалось его так приложить, решительно не понимаю. Очень уж лихо горло вскрыто. Раз – и мертвешенек.
Вспомнился навеянный удушьем бред о темно-синем с зелеными узорами клинке, но я сразу выбросил его из головы. Не было ничего такого, потому как ничего такого быть не могло.
Последний раз глянув на мертвеца – ну ты здоров, мужик! – я поднял отлетевший в траву нож, убедился, что на посеребренном клинке не осталось ни капли крови, и сунул его в чехол. После перебрался к усыпленному оборотню и не без труда защелкнул на его толстенных запястьях наручники. С лодыжками же и вовсе ничего не вышло.
Если раньше срока очухается, устроит мне веселую жизнь.
И что делать?
Оттянув веко страшенной зверюги, я посветил фонариком сначала в один глаз, затем в другой, но закатившиеся зрачки на яркий луч никак не отреагировали.
Замечательно, конечно, но чем раньше его в город вытащу, тем лучше. Только для начала пистолет отыскать надо. Если и его потеряю, точно все мозги со своей отчетностью вынесут. Да и не дело это, оружием разбрасываться.
Я отошел к протоке, смыл с себя чужую кровь и прошелся вдоль заросшего высокой травой берега, высматривая ПМ. К счастью, вскоре луч фонаря высветил торчавшую из ила рукоять и, дождавшись, когда из пистолета вытечет вся вода, я снял его с боевого взвода и убрал в кобуру. Вернулся к сопевшему в две дырочки оборотню и задумчиво уставился на его здоровенную тушу.
Надорвусь ведь в одиночку.
И за Виталием не сходить – а вдруг этот очнется и ноги сделает? К дереву пристегивать бесполезно: перегрызет ствол влегкую: вон зубищи какие! Аж во рту не помещаются.
Ладно, глаза боятся, руки делают. Эй, дубинушка, ухнем…
Как тащил эту зверюгу до тоннеля, лучше даже не вспоминать; чуть не надсадился. Дальше дело пошло
