два стакана с разбавленным виски. Ян сразу перешел к делу.
— Пэтси, ты можешь не сомневаться, что нравишься мне независимо от того, какие отношения нас связывают.
«Я знаю, что ты скажешь дальше», — подумала Пэтси.
У Яна была привычка, свойственная многим мужчинам его круга и возраста: уж если необходимо было обсуждать самые сокровенные свои чувства, он предпочитал, чтобы это звучало так, как будто обсуждается деловая сделка. Однако кажущаяся холодность была обманчивой — Ян вовсе не был бесчувственным.
— Ты говоришь, что никогда не хотела двух мужчин одновременно. Я надеюсь, что ты вообще никогда не захочешь никого, кроме меня. Уж я постараюсь, чтобы этого не произошло. — Ян сделал короткую паузу и продолжал, как бы поддразнивая самого себя. — Легко было бы сказать тебе, что за все время, отпущенное мне на этом свете, я не заведу даже самой незначительной интрижки. Должен сказать, в настоящий момент это кажется мне почти что невозможным. Но мне не импонирует сама идея выдачи стопроцентных гарантий.
Пэтси почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, но продолжала невозмутимо потягивать виски с содовой. Она, черт возьми, ни за что не позволит Яну увидеть слезы, которые наворачивались на глаза. Они же собирались поговорить как взрослые. Пэтси постаралась придать лицу спокойное выражение.
— Я действительно могу тебе обещать лишь одно, — продолжал Ян, — если когда-нибудь из ребячливости или из мужского тщеславия, или по Бог знает какой идиотской слабости характера, у меня случится что-нибудь на стороне, это никак не отразится на наших отношениях. Я никогда не позволю, чтобы это задело твою гордость. Или честолюбие. Или как это еще там называют. Никогда.
Ян знал, что Пэтси было неприятно слушать все это. Но он был убежден, что необходимо расставить точки над «i», чтобы в дальнейшем избежать осложнений. Ян не мог представить себе пожизненную верность одной женщине. Он мог бы добавить, что нечастые беззаботные измены с его стороны могли бы сделать его любовь к Пэтси только сильнее, но это казалось слишком уж пошлой темой для обсуждения, хотя, возможно, и было правдой.
— Ты хоть представляешь себе, Ян, как нелепо все это звучит, — все же не выдержала Пэтси. — Меня просто тошнит от твоих слов. Мне даже, наверное, придется выйти на пару минут, чтобы меня не стошнило на твоих глазах. По-твоему выходит, что раз я однолюбка, а ты — нет, я должна стать выше таких низменных чувств, как ревность, когда ты станешь путаться с какой-нибудь шлюхой. А ведь любая птичка, претендующая на должность секретаря члена парламента, либо ищет мужа, либо, на крайний случай, рассчитывает легко забраться в постель к шефу.
Ян повернулся и поглядел на профиль Пэтси. Ему был виден ее зеленый глаз, но он почувствовал, что из обоих сыплются искорки. Он был вполне способен понять, каким обидным показалось Пэтси его предложение.
— Давай забудем об этом разговоре, — предложил Ян. — С моей стороны было очень глупо его затевать.
Примерно через четыре месяца после их первой встречи Пэтси Фосетт вышла замуж за Яна Лонсдейла. Она не хотела традиционной свадьбы с детишками в роли фрейлин и пажей. Ее сопровождала одна Джорджи.
Венчание состоялось в известной церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер. Для торжественного приема Фосетты выбрали «Гайд-парк Отель». Однако гостям и свадебному кортежу понадобилось несколько больше времени, чем предполагалось, чтобы добраться туда: Гроссвенор-сквер и прилегающие улицы были оцеплены полицией и забиты машинами «скорой помощи».
Полицейские собаки рыскали около припаркованных машин, а отряд саперов методично разбирал груду обломков того, что было еще недавно новеньким «БМВ».
В тот момент, когда органист в церкви Святого Георгия приготовился играть свадебный марш, три фунта взрывчатки взорвались под «БМВ», припаркованным за несколько улиц от церкви, убив мужчину и женщину, случайно проходивших мимо.
4
Джорджи Чейз не пропускала ни одного светского мероприятия, и ее считали довольно общительной. На деле же она по-прежнему любила проводить по нескольку часов в одиночестве по вечерам, хотя теперь это все реже удавалось ей в будние дни.
Замужество Пэтси означало, что Джорджи надо было подыскать другую компаньонку, чтобы вместе снимать квартиру, слишком большую для одного человека. Она с ужасом думала об этом.
Однажды вечером, когда Ян был на заседании палаты, Джорджи и Пэтси отправились вместе пообедать.
— Знаешь квартиру в цокольном этаже дома моих родителей? — спросила подругу Пэтси. — Там всего одна спальня. Так вот, через пару недель жилец, который снимал ее, возвращается во Францию. Почему бы тебе не переехать туда? Я никогда не смогла бы жить так близко к предкам, хотя там и есть отдельный вход. Но ты — другое дело.
Судья Фосетт и его жена (обоим было под пятьдесят) вели гораздо более упорядоченный образ жизни, чем Джорджи. Иногда Джорджи заходила к ним выпить или поесть, она могла случайно встретить кого-то из них около входа в дом, но большую часть времени каждый шел своим путем. Хотя Джорджи никогда не стремилась обрести семейное благополучие, после того, как развалилась семья ее родителей, ей нравилось жить рядом с Фосеттами.
Очень часто прямо с работы Джорджи отправлялась на литературную вечеринку, ужасную, как все литературные вечеринки, где один тщеславный писака выпендривался перед другим, а агенты и издатели демонстрировали свое довольно специфическое агрессивное обаяние. Она завела роман с преуспевающим литературным критиком, который не позволял своей женитьбе влиять на его свободу. Потом Джорджи решила разнообразить ассортимент преуспевающим политическим обозревателем. Он вел ежедневную колонку политических новостей в газете Бена Фронвелла «Бастион», и именно он привел Джорджи на вечеринку Бена на «Ореоле». Когда приятель Джорджи показал ей Хьюго Кэррола, который беседовал на палубе с министром внутренних дел, она твердо решила найти возможность познакомиться с Хьюго до конца вечера. Не то, что бы он был особенно привлекателен. Но он один имел связей больше, чем оба ее тогдашних любовника вместе взятых. Тот, с которым она оказалась на «Ореоле», считался заметной фигурой среди лондонских журналистов и политиков, но был совершенно неизвестен в Америке. Когда Джорджи обнаружила, что будет сидеть рядом с Хьюго Кэрролом за обедом, она почувствовала себя так, как будто нашла главную деталь разрезной головоломки. Теперь предстояло поставить эту деталь на место.
Представления Хьюго о хороших манерах предполагали, что он должен делить свое внимание за столом между двумя соседками. Но всякий раз, когда он разговаривал с женой министра обороны, он не переставал думать о девушке в лимонно-желтом платье, сидевшей с другой стороны. Ее заносчивая раскованность, тонкие черты лица и волосы, подстриженные как у японской куклы, делали ее неповторимой.
К концу обеда, когда Бен Фронвелл и его шестьдесят гостей опять оказались на пирсе, где их ждал «Ореол», Хьюго и Джорджи все еще оживленно беседовали друг с другом.
К ним подошел Бен Фронвелл. Вечеринка явно удалась, и хозяин был в приподнятом настроении.
— Хьюго, ты знаешь парня, который набирает обороты в оппозиционной партии? — спросил он.
Джорджи рассмеялась. Член парламента, которого Фронвелл представлял Хьюго, был Ян Лонсдейл, а рядом с ним стояла Пэтси. Она заговорщически подмигнула Джорджи. Подруги провели большую часть предобеденного времени, сплетничая за бокалом шампанского.
Ни Ян, ни Пэтси не были знакомы с Хьюго Кэрролом. Политик и журналист сразу углубились в беседу.
