разыскали бы штабной вагон председателя Совнаркома Колесова.

У дверей роскошного салон-вагона — двое часовых. Предъявляем мандат. Красноармеец-узбек явно не силен в грамоте. Но три большие печати производят на него должное впечатление.

— Хоп, проходи, — разрешает он.

Из тамбура ступаем на ковровую дорожку. Она ведет к широкой зеркального стекла двери. Стучим. К нам доносится глухой бас:

— Да, войдите!

После коридорного полумрака салон кажется особенно светлым. Огромное окно занимает всю заднюю стенку вагона. Пол покрыт текинскими коврами. На потолке — люстра с хрустальными подвесками. Вокруг большого овального стола — кожаные диваны и кресла. В одном из них — крупный мужчина в кителе морского офицера. При нашем появлении он встает, идет навстречу.  

Я подаю документы. Он молча читает, потом протягивает руку:

— Кишишев, начальник штаба.

Жестом приглашает садиться. Кишишев вводит нас в обстановку.

Выясняется, что никакого штаба, собственно, нет. Колесов приехал лишь с адъютантом, ординарцем и небольшим отрядом. Уже здесь взял себе в помощники наркома труда П. Г. Полторацкого, который прибыл в Каган, чтобы в случае договоренности с эмиром возглавить советскую коллегию в Старой Бухаре.

Нас, естественно, интересовала служба связи. Кишишев развел руками:

— Своей нет. Используем местные телефон и телеграф. Так что всецело зависим от барышень- связисток. Назначили к ним политконтролеров. Но боюсь, начнется пальба — разбегутся.

Моряк нам понравился. Судя по выправке, манере говорить, он был из кадровых военных. Позднее узнали, что Кишишев служил в царском флоте в чине капитана 1 ранга. Накануне первой мировой войны был переведен на Аму-Дарьинскую военную флотилию. После Октября Кишишев добровольно перешел на сторону Советской власти и командовал отрядом матросов.

Я попросил начальника штаба рассказать о ходе переговоров с эмиром.

— Пока ничего определенного, — ответил он. — Алимхан явно хитрит, выжидает. Когда наши отряды начали сегодня движение на Старую Бухару, сразу же письмо Колесову прислал. Согласился иметь при себе исполком из младобухарцев, но с выполнением других требований просил не торопить. Письмо без подписи и печати. Наивная хитрость! Хочет выиграть время, чтобы подтянуть силы, упрочить оборону крепости. А мы приказ о наступлении не отменили.

Кишишев пригласил нас к карте, занимавшей едва ли не половину стола.

— Бойцов у нас около тысячи, но раскинуты они на фронте протяжением больше ста верст. Здесь, у самой станции, за садиком, — шесть полевых орудий кушкинского отряда. Это они бьют сейчас, поддерживая наступление. Главный удар мы наносим в направлении  Каган — Старая Бухара. Здесь действуют ташкентский отряд, кушкинцы, матросы, младобухарцы и рабочий отряд Новой Бухары. Слева — на подходе — закаспийский отряд, справа — ваш, самаркандский. По бухарской ветке курсирует «бронелетучка».

Кишишев сообщил также, что у эмира сильные конные части, если он догадается бросить их на наши фланги и затем обойти нас с тыла, положение осложнится. Поэтому приходится держать наготове резервы.

— Это вот все тоже принадлежало Алимхану, — кивнул моряк на роскошное убранство салон-вагона. И, словно извиняясь, добавил: — Теперь вот мы заняли. Нас тут шестеро, не считая двух проводников. А живем, честно говоря, в тесноте, так что вас придется разместить в соседнем вагоне.

По приказанию Кишишева ординарец провел нас в четырехместное купе. Мы побросали на полки свои нехитрые пожитки и вышли наружу.

Месароша я послал в новобухарскую почтово-телеграфную контору, а сам с Тотом отправился на станционный телеграф. Шли между составами. Людей в них почти не было — воевали. Паровозы стояли наготове, лениво дыша парами. У выходных стрелок на Старую Бухару виднелась летучка с боеприпасами. Рядом с нею другая, с пулеметами.

Когда выбрались из лабиринта эшелонов, увидели скачущего всадника. Я сразу узнал в нем самаркандца Арсена Цатурова.

— Сдает эмир! — крикнул он, пролетая мимо. — Выслал делегацию с белым флагом.

Мы поспешили к вокзалу. Не терпелось узнать, неужели действительно победа.

По дороге, обсаженной тополями, поднимая пыль, катили два фаэтона. На козлах рядом с кучером восседал гайдук в черкеске. Резко остановленные у подъезда, рысаки высоко задрали морды. Из экипажей вылезли шесть бородатых, в чалмах и ярких парчовых халатах бухарцев.

— Ишь ты! Сам кушбеги[3] пожаловал, — воскликнул кто-то из железнодорожников.

— Теперь уж беги не беги, а от нас не скроешься,  — в тон ему сострил красноармеец в потрепанной шинельке.

Каламбур вызвал общий смех.

Подошел Кишишев. Переводчик, щупленький русский паренек из местных, представил его. Кушбеги назвал себя и важно заявил, что уполномочен говорить только с председателем Туркестанского Совнаркома.

— Товарищ Колесов сейчас будет.

Из-за вагонов появился Федор Иванович. Я не сразу его узнал. Прежде он носил фуражку, кожанку, сапоги. А сейчас был в широкополой фетровой шляпе. Из-под распахнутого серого плаща виднелись защитный френч, такого же цвета галифе. На ногах ботинки с крагами. За поясом пистолет.

Бухарцы приложили руки к груди, почтительно поклонились. Кушбеги шагнул вперед:

— Его высочество эмир, повелитель великой Бухары, да будет его царствование вечным, признал дальнейшую борьбу с Советами бесполезной. Он просит немедленно прекратить военные действия, дабы не лилась напрасно кровь вашего и нашего народов. Он подписал манифест. Вот...

Колесов бегло просмотрел лист и передал его подошедшему П. Г. Полторацкому. Тот в свою очередь вручил бумагу одному из членов Бухарского ревкома.

Кушбеги между тем продолжал:

— Его высочество согласен на разоружение своей армии, но просит, чтобы красные отряды не входили в город. Может произойти кровопролитие...

Парламентеры заметно волнуются. Их тревожит артиллерийская канонада. Колесов умышленно не приглашает в штабной вагон, желая подчеркнуть, что обстановка боевая. Положив руку на пистолет, спрашивает:

— Намерен ли Алимхан оставить трон за собой? Посланцы эмира мнутся. Наконец кушбеги произносит:

— Его высочество согласен подписать документ об отречении...

— И что тогда?

— Он будет просить победителей великодушно пропустить его в Афганистан, — воровато бегая глазами, не скупится на обещания хитрый царедворец.  

Колесов соглашается отдать приказ о прекращении огня, но ставит условия. Суть их в следующем. Немедленно в Старую Бухару выезжают наши представители и разоружают войска Алимхана. Их будет сопровождать конвой из 25 конных красноармейцев. Завтра под охраной отряда в пятьсот человек в столицу прибывает Бухарский ревком и объявляет себя правительством. Остальные части отходят на станцию Каган. Одновременно покидает Старую Бухару и эмир. Ему будет обеспечен беспрепятственный проезд, куда он пожелает.

Кушбеги вынужден согласиться. Теперь Колесов широким жестом приглашает делегатов в салон- вагон. Туда же направляются Кишишев и Полторацкий. Последний припадает на одну ногу: он ранен в сегодняшнем бою...

Я разыскал Арсена Цатурова. Он тоже только что из боя. Попросил его поделиться впечатлениями. Арсен говорит быстро, с кавказским акцентом. Жалеет, что не довелось поработать шашкой: был связным у Морозова. Сопоставляя его рассказ с тем, что слышал от начальника штаба, я мысленно рисую себе картину штурма Старой Бухары.

Вы читаете Годы в седле
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×