К пяти часам летчицу Нечаеву и штурмана Румянцеву вызвали в штаб, и они приготовились получить новое задание. Явились минута в минуту, но их попросили обождать: в штабе заканчивалось срочное совещание командиров.
Нечаева присела на ступеньки крыльца и вертела в руках веточку мальвы.
Румянцева нетерпеливо ходила по дорожке от крыльца до калитки.
— Катя, посмотри, до чего тонко сделаны эти цветки. Снаружи — пунцовые, а внутри — белые лучики, словно кисточкой нарисованы. Такая вот мелочь, а какое мастерство!
— Вот уж именно мелочь! — буркнула Катя. — Не понимаю, как ты можешь говорить сейчас об этом. А меня вот что волнует: долго ли еще нам ждать?
Даша спокойно ответила:
— На войне все время уходит на ожидания да выжидания. Не тот командир хорош, который с бухты- барахты на смерть пошлет, а тот, который семь раз примерит, а уж потом отрежет. А когда меряют, не торопятся.
— Должно быть, ночь будет серьезная, — вслух подумала Катя.
— Теперь все ночи серьезные.
— Заметила, какое лицо было у командира?
Даша пожала плечами и неохотно проговорила:
— У нашего командира на лице ничего не заметишь. Она у нас молодец, выдержка железная, не то что у других…
— У кого «у других»? — насторожилась Катя.
— Ну, указывать не буду, — с хитринкой улыбнулась Даша.
— Ага! Понимаю! И приму к сведению…
Из дома напротив вышла старушка, подошла к ним. У нее было загорелое морщинистое лицо, глаза мутные, как вода Дона.
— Скоро у них совещание кончится? — спросила она, тревожно заглядывая в окна. — Жду Варвару Федоровну обедать, а ее все нет. Блины остыли. — Остановившись перед летчицами, она посмотрела на них, потом вздохнула и сказала: — Может быть, вы свободны?.. Может, пойдете поедите? Не пропадать же добру. Намесила, напекла, а ей и поесть некогда.
Голос ее звучал так грустно, что нельзя было отказаться.
— Спасибо, — сказала Катя. — Мы, пожалуй, зайдем. В окно увидим, когда кончится совещание.
Даша кивнула, и они пошли за старушкой.
Хозяйка проворно вынула из печки горшок и опрокинула на тарелку горку блинов. Кисловатый запах сразу напомнил Кате о доме. Морщинистое лицо старушки было похоже на материнское. Как будто они у мамы дома побывали.
— Это с собой в небо захватите, — давала хозяйка блины перед уходом. — Чай, не ангелы, полетаете-полетаете — и есть захотите.
Девушки пятились к двери:
— В небе есть некогда. Лучше спрячьте, а мы после полетов забежим.
— После полетов? — старушка сразу осеклась, на глаза навернулись слезы. «Вернетесь ли?» — подумала она, но вслух произнести не посмела.
С улицы донесся голос дежурной по части:
— Нечаева! К командиру!
Обняв старушку, Катя подумала: «И плечи такие же, как у мамы, и такая же согнутая спина, щека такая же мягкая, и глаза чуть что — и в слезах, и нельзя смотреть на них, нельзя… Ты не девочка, ты солдат, и тебя зовут».
Катя вырвалась и ушла, не оглядываясь.
— Как только начнутся дожди, — сказала она Даше, — попросим у командира разрешения перебраться к этой мамаше. Тут и помыться и просохнуть можно, а это нужно солдату.
— Солдату надо только одно, — сухо перебила Нечаева, — фронт удержать!
— Удержим, — ответила Катя и погрозила кому-то кулаком.
Зайдя в штаб, Катя услышала разговор Маршанцевой с комиссаром:
— Положение тяжелое, вал катится дальше. Пехота первого эшелона смята, артиллерийские полки раздавлены. Остатки стрелковой части откатились на восток.
Катя видела ночью в степи этот железный поток. Силу этого потока она уже знала.
Самолеты летели навстречу этой железной лавине, бомбили, а пламя с земли показывало им, что они работали удачно.
Всю ночь самолеты бомбили мотопехоту и поработали на славу. Немцы не успели подтянуть сюда зенитки, приготовиться к обороне и укрепиться. Маршанцева посылала самолет за самолетом.
И когда рассвело, возле самолетов не было слышно ни оживленного разговора, ни смеха, ни шуток: все спали, а кто от напряжения и усталости не мог уснуть — молча отдыхали.
Катя и Даша остановились в хате казачки Анны Панченко.
— Дивчины, вы из-под Ростова? Не видали там моего Николая? — выспрашивала их казачка, угощая варениками.
— Не видали, — ответила Катя, удерживая горестную улыбку.
— Мы работаем в воздухе, а он, наверно, в наземных частях, — пояснила Даша. — Пехота от нас далеко, но я думаю, что ваш Николай жив, а не пишет только потому, что некогда. Я вот тоже родным не пишу, радости мало, а о горе зачем писать?
Оглядывая комнату, Катя видела, что здесь люди жили не только в достатке, но и зажиточно. На окнах — тюлевые шторы, на столе — вышитая скатерть, в углу — городская никелированная кровать с горой подушек и перин, такая высокая, что Кате пришлось бы подставить табурет, если бы она захотела отдохнуть на ней. В комнате были патефон, швейная машинка — все, что полагается в приданое богатой невесте.
Анна Панченко угощала летчиц, смотрела, с каким аппетитом девушки уничтожали вареники, и горестно сокрушалась:
— Эх, оплошала я. Мне бы надо было пойти с казаками, с Николаем. Вместе в колхозе работали, а как война началась, я и оторвалась от него. Надо было уйти с ним… Зачем я осталась? Здоровая, сильная, стрелять бы научилась, а я со стариками да с малыми детьми осталась… Нет, нехорошо получилось!
К ужину пришла Надя Полевая, такая опечаленная, что Катя встревожилась — не заболела ли?
— Хуже, — отмахнулась Надя, — за стариков сердце болит. Я думала, мы из Ростова пойдем на Батайск, Тихорецкую, надеялась забежать к своим, помочь эвакуироваться, а не удалось…
Разложив на столе карту, она изучала маршрут. До станицы Высоколозовой было далеко. Она хотела отпроситься и слетать к родным, но с каждым днем увеличивалось расстояние до дому. И с каждым днем враг приближался к дому ее родителей. Что теперь делать?
Вечером в станице было тихо. Шелестели листья в саду, ярко светила луна. На ступеньках хаты сидели девушки и тихо пели про казака Дорошенко, который «веде свое вийско, вийско запорижьске, хорошенько!».
Катя слушала и думала о доме.
Сейчас отец, наверно, пришел с работы. Все поужинали и вышли на улицу. Сидят на скамейках под окнами и обсуждают новости с фронта. А фронт, вот он! В степи виднеется зарево, там огненная черта отделяет нас от немцев. Сейчас, как только из штаба дивизии сообщат расположение наших войск и дадут условные сигналы для опознавания частей, мы вылетим на эту передовую.
Но через час полк опять получил приказ перелететь на новую точку.
Казачка с плачем провожала девушек.
— Что мне делать? — сквозь рыдания спрашивала она.
— Поезжай со своим колхозом на Кавказ, — посоветовала Катя.
— А хата? У меня по осени сын родится, для него надо хату сберечь.
Она стояла в тяжелом раздумье, но, увидев, как девушки спешат, стала проситься с ними:
— Я буду вам бомбы подносить. Замолвите за меня словечко перед командиром.
Но Катя знала, что ответит их командир. Маршанцева только взглянет на казачку — все поймет и,