следить за передачей. Надо вовремя поймать Москву. У кого точное время?
— Ровно двадцать три! — поспешно ответила Нечаева.
— Папа, успеете вы все приготовить за час?
— Конечно. Прошу летчиц слушать мою команду. Несите ваш энзе сюда… — И он заковылял на кухню.
На кухне девушки оживились. Сколько времени они не видели таких блестящих кастрюль, не держали в руках шумовок, поварешек — всех этих атрибутов домашнего уюта! Какое счастье, что немцы не рискнули забраться в горы, разрушить и этот дом!
И вот уже одна, потом другая смастерили из полотенец передники и превратились в поварих. Вся их суровая неприступность мигом исчезла; это были хлопотливые девчонки, собравшиеся на дружескую вечеринку.
Без четверти двенадцать, или, как они говорили, в двадцать три сорок пять, два стола сдвинули вместе и накрыли скатертью. Женя до блеска натирала подогретые тарелки и с необычайным изяществом нарезала ломтики колбасы под названием «второй фронт». Даша с большим мастерством разукрасила селедку, осыпав ее, словно жемчугом, бело-розовым луком.
Все блеснули кулинарными способностями. Но партизан превзошел всех. Он готовил что-то такое, чего девушки никогда не видели. Он брал кусок мяса, накалывал его на железный прут, потом накалывал кусочек сала, кружок лука, потом опять мясо и так, нанизав целую гирлянду, поджаривал ее в очаге над грудой углей. Когда все это подрумянилось, он полил красным вином и снова сунул в огонь.
— Внимание! Внимание! — закричала Нина. — Прошу приготовиться!
Все сели за стол. В тонких стаканах искрилось вино.
— Включаю Красную площадь!
Лампы разгорались, приемник гудел все громче и громче, и вот послышался перезвон кремлевских курантов. Какая-то одинокая машина прогудела сиреной, пробегая мимо Кремля. Потом раздался бой часов.
— С Новым годом!
Катя не заметила, кто это сказал. Она выпила вино, и ей показалось, что по горлу пролетел огонь и остановился у сердца.
— С сорок третьим!
— Со счастливым!
— С победным! Все говорили громко, чокались с Ниной, с ее отцом, друг с другом.
Катя с трудом удерживала слезы. Она слышит Москву! Она слышит кремлевские куранты!
«С Новым годом, Москва! С Новым годом, мама!»
Мысленно она вошла в свою комнату, прижала к груди мать, поцеловала брата, сестренку…
«Вы уцелели, мои милые!»
— Плясать, плясать! — кричала раскрасневшаяся Евгения. — Катя, выходи на соревнование!
Катя почувствовала, что теперь ей все нипочем. Она могла не только плясать, но и летать по комнате.
Евгения — руки в бока — с шуткой-прибауткой пошла навстречу ей:
Катя вспомнила, как студенты выезжали на уборочную, в колхозы, и там она переплясывала всех девчонок. Напрасно Женя вызвала ее. Теперь держись, штурман Курганова! Катя вытащила из кармана гимнастерки платочек, взмахнула и притопнула:
Стала вполоборота, повела плечом, другим. Затрещала резкая дробь чечетки.
Легкий свист и вихрь по комнате — и вот Катя уже вьется на месте, как дымок, и стрекочет чечетка. Девушки, притопывая, хлопают в ладоши.
Штурман Румянцева плясала.
Наступал тысяча девятьсот сорок третий год.
Наступление продолжалось. До аэродрома доносился такой гул, будто горы превратились в вулканы и извергали огонь. Черный дым поднимался со всех сторон, укрывая небо. В горах горели аулы.
Летчицы стояли у самолетов и ждали команду. Мимо Кати несколько раз прошла Маша Федотова. В карманах ее как-то особенно гремели инструменты. Она ходила вокруг самолета, залезала под мотор, стучала молоточком тут и там, хотя самолет был в полной исправности. От нетерпения она не знала чем заняться.
Гул доносился все громче и громче, в бой вступали новые артиллерийские орудия.
— Слышишь? — сказала Нечаева. — Это наши пошли!
Катя посмотрела на запад — там черная дымовая завеса заслоняла солнце. Все с нетерпением ждали ночи. Приборы проверены, самолеты готовы, они ревут стальными глотками, набирают силу. Стрелами проносятся по земле, поднимая вихрь пыли, и врезаются в прохладное небо.
Хотя небо темно, но звезды — глаза Вселенной — смотрят на Катю, подбадривают: «Не подкачай! Смелее! Передовая линия близка. Сейчас по земле идут танки, бьет артиллерия. Помогай им. Будь солдатом. Бей без промаху!»
Привыкшие к темноте, глаза видят, как блестит река. Вот и переправа. Газ убран, самолет снижается. Катя медлит, хотя летчица и шепчет:
— Бросай!
Но штурман еще проверяет расчет. Можно. И рука нажимает бомбосбрасыватель.
Тихие долины и темные горы, над которыми раньше летчицы спокойно пролетали, сейчас объяты пламенем. Где-то бомбы пробили нефтепровод, горящая нефть хлынула в реку, и эта огненная река превратила ночь в день.
Катя никогда еще не видела такого зрелища. Часто вспоминала она полеты над горящими городами, над пылающей степью, много картин человеческого бедствия осталось в ее памяти, но ничего похожего на
