то, что увидела она в эти часы, не было. Линия фронта еще не изменилась, но бои шли с нарастающим ожесточением. Все быстрее оборачивались самолеты между передним краем и аэродромом, словно летчицы решили наверстать долгие часы ожидания наступления.
На рассвете они возвращались на аэродром. В сером тумане, словно поседевшая за эту страшную ночь, лежала земля. Девушки не могли уйти спокойно спать, возбуждение было так велико, что, когда над их головами на смену им промчались штурмовики, они махали им, кричали:
— Добивайте их!
В небе стало тесно от самолетов.
Наступать, уничтожать врага было легче, чем защищаться.
Днем полк стоял в сорока километрах от линии фронта, но с наступлением темноты делал «подскок» на ближайшую площадку и оказывался в такой близости от передовой, что летчицы слышали даже пулеметные очереди. С этого временного аэродрома полк работал всю ночь. Весь полет с этой площадки и обратно занимал пятнадцать — двадцать минут.
Возвращаясь из второго рейса, Катя заметила, что самолет Нади Полевой уже пошел в третий рейс, и стала торопить свою летчицу. Пришло время настоящей битвы, нельзя упускать ни минуты.
— Скорее, скорее!
Но вооруженцев не надо было подгонять. Они в одно мгновение заправляли ленты в «шкас» и подвешивали бомбы. Никто не разговаривал, не отдыхал — наконец-то началась настоящая работа!
Через сорок минут Нечаева, возвращаясь на аэродром, вгорячах при посадке поломала костыль самолета.
Не успела испуганная летчица выпрыгнуть на землю, как самолет окружили техники.
— Отдохните, — успокоила их Маша Федотова, — через пятнадцать минут все будет готово.
Катя недоверчиво взглянула на самолет: он захромал, устал, что ли? Она-то приметила его характер: в воздухе он оживает, поет, а опустившись на землю, прикидывается мертвым. Эту его хитрость Катя распознала и остановила Дашу, когда та направилась в столовую:
— Сейчас полетим.
— Пойдем заправимся.
Они прошли мимо Маршанцевой, которая не остановила их: во время полетов она всегда становилась молчаливой, больше думала, чем говорила.
Катя тревожно покосилась на нее:
— Неужели не заметила?
— Заметила, — с неохотой ответила Даша, — но не может же она сердиться на каждый наш промах. А мне и так стыдно. Словно новички, приземлиться не сумели.
В столовой было шумно.
— Как ветер?
— Писем нет?
— Катя, почему не ешь? Да она спит!
Через четверть часа ремонт был закончен и самолет снова пошел на передний край. Он летит мимо звезд и луны, он послушен летчице, ему тоже хочется жить, а не валяться в бурьяне расплавленным комком.
Ветер ровный, небо чистое.
Но ближе к передовой небо озаряют вспышки, артиллерия ведет огонь по противнику. В гул канонады врывается уханье бомб.
— Кажется, опоздали. Надо было раньше ударить по аэродромам, не дать гадам подняться.
— Ничего, — успокаивает Даша, — сейчас они выпустят танки, и мы поработаем над ними.
Но подойти к цели оказалось невозможно.
Самолет выскочил из облаков, и вдруг штурман увидела железную дорогу — по ней-то и отступали вражеские эшелоны. Далеко не уйдете! Бомбы догонят!
Бесшумно планируя, Даша уводит самолет. Высота уже двести метров.
За ними потянулись огненные нити трассирующих пуль.
— Обнаружили!
Катя внутренне сжалась, отдав себя на волю и умение летчицы.
Щупальца прожекторов вот-вот схватят их, Даша бросает самолет из стороны в сторону. Но лучей уже не пара, а десятки; кажется, так и пронзят самолет острые мечи. Вот схватили в вилку. Катя ослепла, зажмурила глаза, нагнула голову к приборной доске. Ждет мгновение, но прожекторы погасли.
— Кто так метко ударил по ним? — обрадовалась Даша. И Катя поняла, что летевший следом экипаж выручил их.
— Спасибо!
Над головой появились звезды, это значит, что дым остался позади. Ах, хорошо!
— Катя, что ты там бормочешь?
— Подпевай!
После обеда мотористы разбудили Катю. Она пошла к колодцу умыться и увидела, что Даша занимается своим любимым делом — помогает женщинам вскапывать грядки. Пласты чернозема ровно ложились под ее лопатой и блестели, как намасленные. Лицо Даши порозовело, пестрая косынка сбилась на макушку. Она копала землю и старалась перегнать всех. И, только оставив других далеко позади, остановилась отдохнуть. Потерла мозоли, сказала:
— Ох, бабоньки, после войны приеду к вам в колхоз работать.
— Мы вас в председатели выберем! — весело отозвалась одна из женщин.
Они с изумлением смотрели на летчицу, которая взяла лопату и обогнала их. Справилась. А они-то о ее работе и думать не смели. Днем, когда девушки ходили по селу, они казались совсем обыкновенными, но ночью, когда они поднимались в небо и улетали туда, где убивают, женщины только изумлялись. Это для них было непостижимо.
Катя сидела на траве и слушала веселый говорок женщин, как вдруг ей закричали, чтобы они с Нечаевой шли в штаб. Катя, еще выйдя из землянки, видела, что к штабу подъехал кто-то из командиров наземных войск, и сейчас подумала, что приехали из части, с которой взаимодействует их полк. Как всегда, будут благодарить за помощь. Но, войдя в штаб, застыла от изумления. Пожилой майор, сидевший против Маршанцевой, с укором говорил:
— Неужели вы не заметили, что танки только днем стоят под горой, а ночью их уводят в лощину? А вы прилетаете и лупите по пустому месту, просто спасу нет. Мы смотрим на вас и… простите, не то хотел сказать, смотрим на вас и кулаки сжимаем от обиды.
Маршанцева слушала, склонив голову, на переносице резко врезалась морщинка.
Летчицы поглядывали друг на друга, изумленные и растерянные.
