он подошел к вершине, мгновение — и луч угас. На вершине стало темно. И вокруг стало темно.
Немцы бежали к самолету. Глафира уже видела их лица, они хотели захватить ее в плен. Глафира в последний раз взглянула на море, на узкий пролив, мысленно увидела полоску берега, на нем — подруг. Все собрались, волнуются, ждут их. Не дождетесь!..
— Прощайте, девушки! — крикнула Глафира в темноту, подняла пистолет и выстрелила в сердце.
Под натиском десанта немцы не успели захватить тела советских девушек. Бойцы похоронили летчиц и прислали в штаб сообщение о том, как они нашли их. У горы Митридат, возле разрушенного музея, в тридцати метрах в сторону моря, находится их могила.
Время подготовки к бою — самое скучное для штурмовиков.
Лейтенант Рудаков тосковал. Каждую ночь он слышал в небе трескотню легких бомбардировщиков, знал, что девушки летят на боевое задание. А он, здоровый парень, изнывал у самолета от безделья. Каждую минуту девушкам грозила смерть. Он-то знал, сколько зениток поставлено на каждом километре керченского побережья. С тревогой он дождался рассвета и считал возвращающиеся самолеты, вздыхал с облегчением — все уцелели.
Утром Веселова вызвали к телефону. Этот Сашка, хитрец, сумел улестить всех связисток, от штаба полка до штаба армии включительно. Благодаря этому он умудрился наладить связь с аэродромом Маршанцевой. Марина сообщила, что у них большое горе, подбили самолет, две девушки погибли.
— Кто погиб? — крикнул Григорий и так тряхнул Веселова, что чуть не сбил с ног.
— Ты их не знаешь, — ответил Веселов, — Вера и Глафира, я тоже с ними не был знаком.
Катя жива! Григорий вздохнул, виновато посмотрел на друга, у которого чуть не оторвал все пуговицы.
Веселов удивился: «Что это с ним? Неужели так сильно любит?»
Через час Рудакова вызвал к себе командир полка:
— Дальнобойная немецкая батарея с высоты 175.0 на Керченском полуострове обстреливает наш аэродром.
— Есть! — Рудаков четко повернулся и побежал к самолету.
И вот Григорий ведет четверку расквитаться с фашистами. Сейчас они покажут, как убивать девушек! Зададут фрицам трепку!
Погода благоприятствует полету. Высоту 175.0 видно как на ладони. На ее вершине и чуть западнее выделяется изрытая земля. Гриша присматривается и не может определить, что это такое. На батарею не похоже. Но где же тогда эта самая зловредная батарея? А ну-ка ударим по этому «подозрительному» месту.
И, применяя свой проверенный противозенитный маневр, он с разворота входит в планирование.
Зенитки пока молчат, не хотят преждевременно выдавать себя. Григорий дает команду, и все самолеты бросают бомбы. На выходе из планирования Григорий пытается рассмотреть результаты работы, но высота закрыта черным облаком от разрывов бомб.
Только они вернулись на аэродром, их уже ждала телефонограмма:
«Наблюдением с косы Чушка установлено прямое попадание бомб в артиллерийский наблюдательный пункт и в расположение батареи. За отличную поддержку пехота просит объявить благодарность всей четверке».
Если бы аэродром Маршанцевой стоял рядом с ними, Рудаков помчался бы туда, рассказал Кате, как он отомстил за ее подруг. Будет и дальше мстить за них. Он хотел бы всю тяжесть войны взять на себя, чтобы Кате было полегче, чтобы она дожила до победы.
Окрыленный успехом, Рудаков мчится со своими орлами над скалистым керченским берегом. На бреющем полете проскакивает над головами моряков, которые готовятся к атаке высоты 175.0. Четверка Рудакова кружит над ними, делает заход, другой, поддерживает атаку моряков, подавляет все, что «сверкает» со стороны противника. Он видит, как моряки машут ему бескозырками и строчат из автоматов.
Вернувшись на землю, Григорий закружил Веселова по полю:
— Вот это вылет! Люблю работать с пехотой! А видел, как моряки махали бескозырками? Золотой народ!
Хорошее настроение Григория поднималось с каждым днем. Оно росло по мере развития наступления. Теперь наши танки стремительно продвигались вперед. Самолеты уходили в глубокий тыл, бомбили вражеские аэродромы.
Утром Григорий с друзьями горячо обсуждали необычное происшествие. Вылетели на разведку его два товарища на самолетах Ла-5, над самой линией фронта встретили восемнадцать «фоккеров», которые пикировали на нашу передовую и забрасывали ее бомбами. Сообразив, что Ла-5 похож на ФВ-190, летчики пристроились к «фокке-вульфам» и начали пикировать вместе с ними. Ходят по общему кругу за ними и один за другим сбивают их под шумок. Так удалось им сбить шесть штук.
За всем этим наблюдала любительница таких представлений — наша пехота. Она аплодировала летчикам изо всех сил и просила «повторить» удавшийся номер. Но представление пришлось кончить, потому что боезапас был исчерпан.
Теперь и Григорий стремился к тому, чтобы боезапас был как можно больше. Перед полетом он спрашивал:
— Стрелок, бомбы есть?
— Есть.
— Залезай! А сколько бомб?
— Семьсот килограммов.
— Мало! Вылезай!
Пока стрелок бегал за дополнительным грузом, к Григорию подошел Веселов и начал рассказывать, воодушевленно размахивая руками:
— Понимаешь, на одной из дорог у немцев создалась пробка — тысяча автомашин! И тут мы их застукали! Не поверишь, за всю войну я такого разгрома не видел. Мы засыпали их бомбами. А потом еще добавили из пушек. Очень метко! Но что мне особенно понравилось, так это то, что мы успели вовремя уйти. Только мы сделали последние заходы, как вслед за нами появились «фоккеры», буквально через минуту, но было уже поздно. Одним словом, правильный был вылет.
Гриша похлопал друга по плечу и наложил резолюцию одним только словом, которым на их языке обозначалось очень многое:
— Сильно?!
Да, горячая работа началась на дорогах Керченского полуострова. Воздушная армия уничтожала немецкие колонны. Григорий стрелял до последнего патрона. Многим завоевателям он помешал добраться до Севастополя.
Через два дня линия фронта была уже за Феодосией, вне радиуса действия самолетов, и Рудаков ждал: вот-вот поступит приказ о перебазировании ближе к заветной цели, к Севастополю. Теперь его стала тревожить затаенная мысль: где найти полк Маршанцевой? Даже лейтенант Веселов, этот мастер связи, и тот загрустил, не получая весточки от Марины.
