Сурков на секунду задумался:
— А ты, Жопа, будешь теперь с зубами.
По всей вероятности, в изоляторе существовала потайная сеть коммуникаций. Сурков не видел телефона или телеграфа, но по какой-то причине, весть о том, что старик больше не у дел, появилась в утренних газетах.
Старик долго просил тело Фиксы свернуть ему шею, но последний так и не смог объяснить, что он теперь Жопа, а где Фикса, Жопа не при делах.
Суркова на допросы не вызывали. Он большую часть времени лежал на нарах и размышлял о мироздании. Теперь получалось, что Сурков действительно последние девять лет провёл в Аду, а не лежал как бревно в больничном коридоре. Это знание волновало, и в то же время не было радостным. Получалось, что после смерти Сурков снова попадёт туда, откуда с таким трудом выбрался. Для него не имело большого значения Ад это будет или Рай, важен был факт или осознание того, что его душа не успокоится и будет проводить остаток вечности, не имея шансов на отдых.
ЗеКи избегали Суркова, его поведение казалось им странным, и на всякий случай они боялись. Сначала Суркова это раздражало, но скоро он привык. Чтобы не чувствовать себя одиноким, Сурков стал обучать тело Жопы немецкому, но так как сам он этот язык знал слабо, а в Жопе сидел тупой Фикса, ничего не получалось. Сурков бросил безуспешные попытки и перешёл к телу Фиксы. Он не на шутку занялся его душой, стараясь искоренить трусость. Сурков заставлял Фиксу участвовать в кулачных боях, поочерёдно со всеми сокамерниками. Очень скоро камера опустела. ЗеКи сознались в совершенных преступлениях и отбыли, кто в тюрьму, кто на зону. Старика выкупили подельщики. Его тут же застрелили, облили бензином и кислотой, сожгли, взорвали и место заасфальтировали. Сурков не подозревал, что в его отсутствие мир стал настолько жесток, иначе ни за что бы не отпустил старика. Впрочем, узнав об этом, он не сильно расстроился, но находиться в камере только с Фиксой и Жопой становилось скучно. По какой-то причине и тот, и другой откликались на оба имени, и, окончательно запутавшись, кто, где, Сурков написал на лбу Фиксы: «Я — Фикса», а на лбу Жопы: «Я — Жопа». Установив тем самым видимость порядка, Сурков задумал план побега. Сводился он к обычному распиливанию решётки. Вскоре выяснилось, что Фикса прекрасно перекусывает полуторачетвертную арматуру, из которой сварена решётка. Удалив таким образом два прутка, Сурков оказался во дворе изолятора. Мимо него проходил молодой человек, опасливо косившийся по сторонам.
— Товарищ, — обратился к нему Сурков, — вы не подскажете, где здесь выход?
— Сам ищу, — ответил товарищ.
Выяснилось, что молодой человек, также как Сурков, пошёл в побег, но не знает, в какой стороне выход. Беглецы решили пробираться вместе и вскоре встретили охранника, который и объяснил, как можно выйти.
— А я не знал, что здесь все так просто, — удивился Сурков.
— А, — махнул рукой попутчик, — теперь все просто. Ты за что сидел?
— Я? — почему-то спросил Сурков.
— Ну, не я же.
— Да налоги не успел заплатить.
— Расстреливать вас, сукиных детей, надо, — возмутился беглец.
— Почему?
— Потому что Родину не любите.
Суркову стало стыдно, и он, густо покраснев, решил расплатиться при первой возможности.
— А ты за что?
— Окно разбил.
— Где?
— Да, — протянул беглец, — в подводной лодке.
— Как же тебя угораздило?
— Сам не знаю.
— Куда, молодые люди? — спросил охранник возле блестящего турникета.
— Домой, — ответил попутчик Суркова. — Ну, отец, у вас и лабиринты. Мы уж думали здесь навсегда останемся.
Охранник добродушно улыбнулся в рыжие усы и открыл турникет.
— Приходите ещё, — сказал он на прощание.
— Нет, уж лучше вы к нам.
Сурков и его попутчик вышли на улицу, где проносились автомобили и прогуливались молодые мамы. Мир казался невероятно цветным.
— Может, забухаем? — предложил попутчик.
— Нет, — протянул Сурков, — пойду платить налоги.
— Это правильно, — согласился попутчик. — Как хоть тебя зовут, приятель?
— Сурков, — протянул ему руку Сурков, — Гоша.
Рука так и осталась висеть в воздухе. Его собеседник мгновенно исчез, словно родился голограммой.
После третьей неудачной попытки открыть дверь, Сурков позвонил в собственную квартиру.
— Кто? — раздалось из-за двери.
— Я, — спокойно ответил Сурков.
— Я, бывают разные, — раздражённо констатировал женский голос.
— Сурков.
Дверь через минуту открыли, но, как выяснилось, из любопытства, дабы узнать, кто же такой Сурков.
— Ты, что ли, Сурков? — спросила губастая цыганка лет пятидесяти.
— Я.
— И че тебе?
— Я здесь живу, — Сурков показал ключ.
— Я эту квартиру купила.
— У кого?
— У судебного исполнителя.
— Где его найти?
— В суде, где же ещё?
— А как его зовут?
— Сидоров.
Уходить Суркову не хотелось, но делать ничего не оставалось, и он направился в суд разыскивать судебного исполнителя Сидорова. В суде ему сказали, что служебная информация не подлежит разглашению, и что Сидоров будет только завтра.
— Как же так? — возмутился Сурков. — А где же я буду ночевать?
— А где вы ночевали сегодня? — спросила работница суда.
— В тюрьме.
— Вот туда и направляйтесь.
Делать было нечего, и Сурков ещё раз нанёс визит губастой цыганке.
— Убирайся, — кричала последняя, так и не открыв дверь.
Сурков вернулся в суд и стал объяснять, что с ним произошло чудовищное недоразумение. Но клерк осталась холодна к его просьбам. Когда рабочий день закончился, работник суда закрыла двери на ключ и отправилась готовить мужу ужин.
Делать ничего не оставалось, и Сурков побрёл к Людмирскому. Оказалось, что Людмирский уже давно не живёт в панельной пятиэтажке. Его дом находился за городом, и Сурков дошёл туда только к утру.
— Просрал квартиру? — предположил Людмирский.
— Так точно.
