Соблюдая прежний антураж:
- Милая, не уступайте место,
Не желаю выходить в тираж!
Рекомендации профессора (из цикла 'Мое военное детство')
Я в сорок третьем сильно заболел,
Дышать, передвигаться трудно стало.
- Ну, что ж, война... Таков его удел,
Знать, не жилец – соседка прошептала.
Я превратился в тонкую свечу,
Меня осталось меньше половины,
И мама повезла меня к врачу,
Профессору, светилу медицины.
Меня коснувшись ежиком седым,
Проговорил он голосом усталым:
- Да здесь все ясно. Парню нужен Крым.
И яблоки. Побольше. До отвала.
О чем, о чем профессор говорит?
О бронхах, легких, перебоях сердца…
Ах, да, болезнь. Хронический бронхит…
Но яблок нет. И Крым сейчас у немцев.
К чему сейчас о Крыме вспоминать?
И обо всем, что с нами приключилось?
На что нам оставалось уповать?
На лучший жребий, да на Божью милость.
Наверно, пощадил меня Урал –
Случались в жизни чудеса и были –
Я вдруг без яблок поправляться стал,
А Крым лишь год спустя освободили…
Воспоминанье о забытом слове (из цикла 'Мое военное детство')
Из истории Великой Отечественной войны
У памяти непредсказуем взгляд –
Вот и сейчас нежданно отыскала
Забытое с войны словечко «лярд» -
Топленый жир, продукт свиного сала.
В те дни всегда, всегда хотелось есть,
И днем, и ночью – это было нормой.
Но шел конвой, и вот благая весть -
Прошел сквозь мины, субмарины, штормы.
Чуток поесть, забыв, что над тобой
Раскинулось военное ненастье…
Кусочек Хлеба.
Тонкий Лярда слой.
И Кипяток.
И это было – Счастье!
Зима 1837 года
А в Петербурге стынут облака,
Пуржит метель отчаянной поземкой,
И рана у России велика,
И смерть витает над застывшей Мойкой.
Чуть освещен притихший кабинет,
И в позолоте переплеты книжек.
Диван. Подушки. Восковой поэт.
Минута расставанья ближе, ближе.
И Спаса в церкви неподвижный взгляд,
И слышатся молитвы отголоски,
И шепотом жандармы говорят,
И безутешен плачущий Жуковский.
Несчастья полноводная река,
И месяц, круто выгнувший подкову,
Подернутые скорбью облака,
А сани с гробом мчат навстречу Пскову...
