— Нет, никаких сведений о нем не имею.
Такая же слежка была установлена за домом, где жила вдова Владимира. Мало того, в соседней комнате поселился служащий «с убеждением против белых».
После ареста Чернова, к невестке пришли два «крестьянина», якобы из леса от меня, и просили провести их в городской подпольный комитет. Мать невестки ответила, что ничего не знает, и попросила о выходе. Спустя несколько минут вернулось уже не два, а пять человек, и заявили о производстве обыска. Тогда мать невестки попросила соседа быть понятым.
— Какие-то неизвестные, приходившие будто бы из леса, теперь хотят произвести у нас обыск.
Сосед отказался, но, когда двое из пришедших сказали через дверь несколько слов, служащий «с убеждением против белых» открыл дверь и дружески с ними поздоровался. Во время производства обыска жилец разговаривал со старшим из группы на французском языке. После выяснилось, что жилец служил в особом отделе морской контр-разведки.
Разработав план наступления на деревню Тавель, мы в одно утро подошли к экономии, где находился отряд белых. Храбрые партизаны, начальник разведки Лука Гой и командир 1-й роты Николай, ворвались в здание с криком:
— Руки вверх!
Белые не растерялись, — открыли стрельбу из револьверов; начальник разведки и комроты были убиты сразу на месте.
Завязался бой. Пулеметы белых стояли под прикрытием, на цементованных площадках. Нас прямо засыпали пули. Партизаны стреляли залпами. Наши пулеметчики, Штурин и Мельников, сбили пулемет белых и убили пулеметчика, но положение не улучшилось. Бесцельно наступать на каменное здание, жертвовать лучшими партизанами, не имея достаточно взрывчатых веществ. К тому же белые бросили силы из других деревень, с целью отрезать нас от леса. Резерв в двадцать партизан, конечно, не мог принять бой.
В общем, операция оказалась неудачной, вроде сартонской. Правда, всякий нажим на белых имел большую моральную ценность, агитируя лучше всякого митинга в пользу нашей боеспособности и сплоченности. Но мы потеряли четырех (Луку Гоя, Николая, пулеметчика и санитара) храбрых и идейных борцов. Двое из наших, Юра Шумхайский и Миркин, были ранены. Миркин, стоя на боевом посту, не давал возможности выглядывать белым; был тяжело ранен, находясь в сфере сильного пулеметного огня. Уважая его храбрость, партизаны, рискуя жизнью, вынесли Миркина из поля боя. Характерно отметить — в полку были евреи: Вульфсон, Бродский, Гриневич, Мело- медов, Хаевский Муля, Шницер, Зеликман, Гриша и много еще активных работников-евреев. Все они были храбры подобно Миркину. Своим героизмом они служили примером для всех краснозеленых. Белые потеряли несколько убитых и раненых. Белые долго издевались над трупами наших товарищей.
По глубоким балкам, в полном порядке, двигался полк, неся на плечах, на самодельных носилках из шинелей, двух тяжело раненых партизанов. Они страдали молча, кровь сочилась через серое сукно на горные камни. Лица партизанов были хмуры, сердца разгорались еще больше злобой к белым.
Партизаны 1-го конного полка Сережка Захарченко и Антон Кубанец повели усиленную агитацию против продолжения операций. Надо вырыть землянки, запастись продовольствием и ждать освобождения Крыма Красной армией.
Военком Григорьев просил наш полк задержать бежавшего Антона Кубанца.
Одновременно мы решили вопрос о заподозренном в провокации Иване Сером.
Дело было так. Отряд полковника Козинцева, оперировавший против нас, сообразил, что, пожалуй, Крым скоро падет. Надо было обеспечить себе отступление, и Козинцев письменно предложил мне начать секретные переговоры для передачи пулеметов и оружия. Мокроусов приказал использовать Козинцева, и за ним послали партизана Серого, знавшего полковника в лицо.
Серый вернулся один; Козинцев был-де с отрядом, в Серого стреляли. Я отнесся к сообщению крайне недоверчиво. После выяснилось, что Козинцев пришел в условленное место совершенно один, а Серый выстрелил в него с провокаторской целью. Таким образом, переговоры не состоялись. Вообще, Серый был у нас на подозрении, как досрочно освобожденный из тюрьмы, где в то же время сидели т. Донцов (он же Шандель), Донской Марк, Умеров, Апазов и другие; им было известно, что Серый освобожден с целью провокации. После долгих колебаний и споров мы решили расстрелять Серого, но он успел скрыться.
По взятии Крыма, Серый выдавал себя на Украине за начальника снабжения. Провокатора разоблачили лишь в 1926 г. и приговорили к десяти годам строгой изоляции с поражением в правах на пять лет.
Григорьев с полком перешел к штабу т. Мокроусова, оттуда получил директиву занять дер. Зуи. В Зуях стоял конный ремонтный полк, состоявший в большинстве из пленных жлобинцев (командир жлобинской группы Ипатов успел убежать из плена к нам).
Среди наших конников замечалась усталость, желание избежать новых боев. Григорьев, учитывая упадок настроения, вернулся на прежнюю стоянку. Здесь пришлось расстрелять одного из своих же, агитировавшего за мирное выжидание.
Тов. Мокроусов назначил командиром полка есаула Сычева.
После отдыха полк вновь выступил выполнять задание. Подойдя ночью к садам деревни, полк спешился и открыл пулеметную и ружейную стрельбу по Зуям. Белый полк, пристава и стражники разбежались. Наши захватили в Зуях много оружия и провианта.
Как-то, недалеко от Карасубазара, конники увидали три кареты. Григорьев отдал полку распоряжение принять вид отдыхающей части. В следующую минуту партизаны усердно начищали лошадей, бегали с ведрами, ставили заплаты. Все в погонах, все дисциплинированы. Три кареты, мчавшиеся в Шабулды, и не подозревали, что деревня занята краснозелеными. Экипажи поравнялись с конниками и замедлили свой бег. Высунулся серьезный матерый генерал в ярких погонах.
— Какая часть? — одобрительно спросил он, любуясь образцовым порядком.
Григорьев и Ипатов наставили на генерала револьверы. Скомандовали: «Руки вверх!» — а партизаны разоружили конвой.
— Я генерал Сахаров, что вам нужно? — не теряясь, спросил старик.
— Вы нам нужны!—засмеялись партизаны, разоружив генерала и его офицеров.
Сознание, что он попался в руки своих лютых врагов, все-таки сломило гордость генерала. Он стал таким же жалким, как и все наши пленники. Сахарова и четырех из его спутников наши расстреляли, остальных приняли в свои ряды.
В деревне Чоты бой с белыми длился полтора часа. Конники захватили приставство, расстреляли двух белогвардейцев, захватили около тридцати винтовок, четыре ящика патронов и множество продуктов.
В районе Нового и Старого Аблеша, Моная и Ветуна находился отряд белых в двести человек, при трех