формальности!
С большим трудом Сычев согласился передать Мокроусову мое письмо. Я давал о Сычеве характеристику, как о крупном спекулянте по продаже сахара для составления капитала генералу Шкуро. Указал, что он очень храбрый офицер, хороший спец, что его можно использовать.
Характерен разговор Сычева с Мокроусовым о военных действиях под Батайской (станица вблизи Ростова).
Сычев напоминал командующему:
— Помнишь, как твои матросы бегали по камышам, это я их гонял; и жара им тогда была!
— А как мы вас разбили, ты забыл? — спрашивал Мо- кроусов.
— Помню, помню, нам тоже доставалось от тебя. Тебя все знали и боялись. Я даже не хотел к тебе итти. Думаю, «шлепнешь» за прошлое. Но теперь я убедился, какой ты человек. Дай мне приказ! Любую задачу выполню!
Мокроусов назначил есаула командиром конного полка, под контролем опытного партизана Григорьева. Действительно, Сычев через некоторое время проявил себя как спец военного дела, а своею храбростью служил примером для остальных.
В Аратуке стояли офицеры. Начальник разведки Якушев и еще несколько опытных партизанов постучали в дверь офицерского общежития.
— Идет размещение марковского батальона по квартирам, откройте дверь, — сказали партизаны.
— Здесь находятся офицеры. Помещения нет, — послышался грубый ответ.
Партизан Поцелуев громко крикнул:
— Господин полковник, здесь находятся офицеры и говорят, что помещение небольшое. Как прикажете поступить?
Я важно бросил:
— Поручик, что за разговоры? Вам приказано размещать людей. Осматривайте помещение, по мере возможности размещайте людей на «ночлег».
Ничего не подозревая, офицеры открыли дверь.
— Осмотрите, у нас очень мало места.
— Руки вверх! — скомандовали партизаны.
— А-а, вы зеленые, зёленые! — заговорили офицеры все враз.
Мы захватили трех офицеров, изъявивших, как и стражники, желание служить в повстанческой армии.
По возвращении на прежнюю стоянку, мы нашли у себя гостей: партизан Сапожников привел из Симферополя двух матросов — Чернова и Костина. Их прислали на подпольную работу из Николаева. Товарищи долго искали связи, познакомились с т. Зальцманом, который держал в Симферополе конспиративную квартиру, работал в боевой группе комсомола и имел постоянные сношения с лесом.
Прощаясь с матросами, я попросил их зайти к моей матери и потихоньку передать письмо и деньги. Я подчеркивал необходимость быть осторожным. После моего побега мать познакомилась с тюрьмой: ее держали недолго и, после допроса о моем происхождении, отпустили.
Чернов благополучно прибыл в Севастополь и вручил матери деньги и письмо. Но среди турок, с которыми подпольщики начали сговариваться о поездке в Николаев, оказался контр-разведчик. Товарищей арестовали. При обыске нашли мандаты и записку матери ко мне. Контрразведка арестовала мать. Ее привели под конвоем в кабинет начальника контр-разведки. Здесь мать увидела за большим столом около двенадцати офицеров, среди них были и генералы.
— Садитесь, м-м Макарова,— любезно обратился начальник:— мы с вами хотим посоветоваться; для вас будет хорошо, если ваш сын вернется со своим отрядом и сдаст оружие. Мы дадим ему хорошую должность, восстановим его положение, и все, что он сделал, ему простится. Вы должны, мамаша, на автомобиле поехать в лес к сыну. Берите из нас трех-четырех человек, кого хотите, и поедемте на переговоры. Но только предупреждаем, если ваш сын оставит вас у себя, а наших расстреляет,— тогда мы повесим всех ваших родственников, от малого до большого, а имущество конфискуем. Что вы на это скажете, мамаша?
Моя мать ответила:
— Вы интересуетесь моим сыном? Выйти он выйдет ко мне, за это я ручаюсь. Но как он поступит,— я не знаю. Сын-то мой, но разум у него свой. Он, наверное, читает газеты и знает, как его стараются поймать. Те, к кому он заходил, ничего для него не сделали, и то все сидят в тюрьме. А за его голову вы ведь назначили большую сумму денег. Чем же вы можете гарантировать ему жизнь?
— Если нужно, Врангель напишет бумагу к сыну, а слово генерала — закон, как слово государя. Так вот, мамаша, решайте. Мы вас наградим; не будете в такой лачуге жить.
Мать схитрила:
— Хорошо, я согласна, но я же не знаю, где он находится.
Они перебили:
— Мамаша, об этом вы не беспокойтесь. Мы отлично знаем, где он сейчас. Привезем вас к месту расположения его отряда. Вы, вероятно, знаете, сколько у него людей в отряде?
Мать ответила:
— Около двух тысяч, а может быть и больше, не знаю. Слышала, что очень много.
При последних словах матери благородное общество злорадно переглянулось.
— Так, мамаша, значит, решено ехать? Вы поймите, какую неоценимую услугу вы нам окажете! Нам хорошо известно, вы веруете в бога, а большевики — это антихристы. Они надругались над святыней, они топчут ее грязными ногами. Ваш сын со своим отрядом оттягивает на себя большие силы с фронта. Но он вас любит и для вас все сделает. Вы ручаетесь, что он нас не тронет?
— Я повторяю, что он ко мне выйдет, но не ручаюсь, согласится ли он вернуться. В этом уверять вас не буду, и что будет—не знаю.
Один из генералитета, повидимому, старший, сказал:
— Ну, хорошо, мы решим, а вы, сударыня, идите домой и будьте покойны. Мы вас известим заблаговременно.
В коридоре мать обступили офицеры, каждый просился на переговоры. Мать отвечала:
— Хорошо, хорошо, с удовольствием всех вас возьму!
В то же время отпустили из-под ареста жену моего замученного брата Владимира.
Переговоры не состоялись; по всей вероятности, белые пришли к твердому убеждению в бесцельности своей поездки в лес. Они ограничились лишь выпуском очередного воззвания к своим лесным «братьям».
Но все-таки контр-разведка долго изводила мою мать. Около окна ее хибарочки стоял точно почетный караул, тротуары гранило несколько шпиков. На базар, к соседке,— мать шла под охраной нескольких молодчиков. Самый опытный познакомился через соседей с матушкой и вел «политические» разговоры.
— Вот, мамаша, когда я скрывался,— как трудно было моей матери! Бывало, пришлешь ей письмо, а она, бедная, плачет, плачет! Как ей тяжело было...
Мать притворялась внимательной.
— А вам сынок пишет что-нибудь? — ласково заглядывал в лицо шпик.
