чаю, со второго уже замеса, и удобно расположившись, можно размотать и забросить первую удочку.
* * * Вода в торфяных озёрах поразительно разнообразна. То нейтрально-бурого цвета, то просто чёрного, то яркой медью просвечивает на струях. И прозрачности бывает любой — где три сантиметра, а где и пять метров, что, впрочем, становится заметно только осенью, когда яркий лист на дно ложится. Летом тина и торфяная гидромасса глотают свет полностью, и если нет течения, дающего опалесценцию, — то где глубже полуметра, там и чернота бездонная.
Впрочем, это днём. Вечером, когда начинает играть закат, — в косых лучах вода некоторых озёр может взорваться красками. При чтении этой фразы в голову сразу приходит банальное понятие фейерверка. Так вот, оно и не годится совсем. Фейерверк слишком ярок. Даже перелив цветов в перламутре или лунном опале ярок. Здесь краски гораздо нежнее, пастельнее, но в то же время — именно взрывчаты своим разнообразием. Жалко лишь, что полюбоваться этим удаётся нечасто, только в редкие дни с фатальным неклёвом. Если же карась берёт, что случается куда как чаще, времени на закат нету. Не впрямую из-за рыбы. Из-за гораздо более масштабной жадности. Всякую секунду, свободную от вываживания очередного карася и перенаживления удочки, хочется потратить на созерцание, а в результате не остаётся времени даже на то, чтобы намазаться химзащитой. И все до единой сэкономленные секунды уходят на вульгарный самомордобой, равно отвлекающий внимание как от комаров, так и от заката. От слежения за поплавком — тоже. Каждая третья поклёвка обнаруживается по попытке удочки уплыть нафиг.
* * * Хоть и долга заря в Тверской губернии и гаснет медленно-медленно, за ловлей карася она пролетает мгновенно и кончается резко. Раз — и не видно уже поплавка. Два — перевёл дух, сбросил азарт. И – тут как тут целая лавина совершенно новых ощущений. Оглушающая тишина. До звона в ушах. Оказывается, чайки давно уже заткнулись и по домам спать разбрелись, вон на островах белым крапом лежат. Равно как и комары. Роса, оказывается, уже упала – вся трава в последних лучах каплями сверкает. Садок полон, так что ещё десять минут — и не влез бы очередной карась. Костерок вон у палаток горит, вкусным запахом оттуда тянет. А со стороны, обратной к солнцу, — тучу угольно-чёрную натянуло, так что не иначе как польёт ночью хорошенько, попритушит горящий торф.
* * * Хорошо, что карась столь живуч. День, два, три может в садке продержаться. Нельзя первый вечер, когда восприятие так обострено, тратить на субботник по чистке рыбы, лучше обойтись тем, что из дому захвачено, — зато просидеть половину ночи у костра, попивая чай, размеренно беседуя, вслушиваясь в ночные звуки… Изредка, впрочем, когда в эти самые звуки с особым нахальством вплетается соло карася на колокольчике заброшенной прямо от костра донки, вставая, дабы прекратить сие безобразие. Причём не забрасывать донку — неправильно. Самый крупный карась берет именно ночью, да и прочие сюрпризы возможны типа вьюна размером чуть ли не с хорошую гадюку. А какой эффект, когда на крючке вместо рыбы вообще оказывается устрашающего вида жук-плавунец со спичечный коробок ростом! И сколько утренней радости детям, когда этот плавунец окажется в ведёрке перед палаткой!
Звуки ночного торфомассива сами по себе крайне интересны, многослойны и многоплановы. В карьерах происходит непрерывный плеск, возня и чавканье. Как бы уровнем выше — непрерывный и громкий звон лягушек, который настолько ровен, что ухо от него отстраивается и перестаёт замечать. Надо всем этим на многие километры плывут призывные вопли выпей, похожие отнюдь не на бычьи, как это принято считать, а на вполне ослиные с выраженным акцентом ржавого насоса. Первые годы болотных вылазок мы даже были вполне уверены, что это именно насосы и качают воду на действующих разработках, тем более что из каких-то неведомых побуждений выпи предпочитают задавать свои концерты именно там. И в Шатуре, и в Редкино, и в Орше, да и во всех прочих торфяных массивах оные вопли непременно раздаются со стороны современных работ.
Но это — звуки постоянные, фоновые. Периодически же — они прерываются звуками гораздо более резкими и громкими. То бобёр шарахнет хвостом по воде, как будто бревном, и откуда только у него сил хватает, то возникнет паника на каком-либо чаячьем острове по причине напавшей выдры, то лиса тявкнет чуть ли не над ухом… Последнее, впрочем, неспроста. Лисы на заброшенных торфоразработках особенные, действуют они на удивление коллективно и осмысленно. На Оршинском нас разок даже самым форменным образом ограбили. Пока одна рыжая моталась вокруг костра вполне в пределах видимости и звуки всякие отвлекающие издавала, две другие тишком выволокли из воды мой садок с карасями (пятнадцать килограмм!) да и утащили его по топкой бровке на соседний остров, где и закатили пир втроём. Не утащили – унесли! Вчетвером, как на носилках. Чтобы по листве не прошуршать, когда мимо костра несут! Обнаружили потерю мы только утром, причём в совершенно анекдотическом контексте. Удобных мест для размещения садка не так уж и много — коряги и сплавины мешают, так что, когда я утром проснулся, на месте моего садка обнаружился Костин. Тот встал пораньше и сидел на берегу, рыбку таскал. Разумеется, я долго бухтел на Костю за то, что он, приспосабливая свой садок, ненароком отцепил мой. Даже влез в воду, дабы поискать свой на дне. Не нашёл. Зато нашёл чужой, спокойно лежащий на дне с явно перегрызенной верёвкой. Набитый до такого состояния, что лисы, видимо, верёвку отъели, но сам садок вытащить из воды просто не смогли. Ещё бы — килограмм тридцать. Только после этой находки мы дотюмкали, в чём дело, и живенько по следам нашли на соседнем острове то, что осталось от моего садка.
* * * В полном соответствии с неторопливым спокойствием пейзажа, костёр, если он поддерживается, тоже должен быть спокоен. Весёлые костры с ярким пламенем хороши для пикника. Здесь — костёр должен только греть. И совсем чуть-чуть подсвечивать. В лесу, скажем — ночью, и так темно, потому яркое пламя и сгущение тьмы вокруг костра ничего не нарушают. На торфянике же, где со всех сторон отблёскивает вода, ночная тьма мягка и прозрачна, блеск озёр и контурный рисунок каждой камышинки на них видны до горизонта, и разрушать всё это благолепие ярким огнём неправильно.
Четыре-пять брёвнышек, берёзовых, а лучше ольховых, обязательно от сухостоины, причём без нижнего метра, выложенных костром-звездой, — именно то, что нужно. Умеренно-яркие и очень жаркие угли без единого языка пламени, вскипающий за считаные минуты чайник, управление по принципу ядерного реактора «передвижением управляющих стержней» — словом, полный комплект удобств. И хватает на несколько часов.
Пожалуй, только такими ночами и можно в полной мере оценить некоторые экзотические питейные традиции. Водка будет противоречить окружению, для водки нужны, например, котелок ухи и яркий костёр. Коньяк — нарушит вкус и свежесть воздуха. Для вина просто холодно. Вот и всплывает такое замечательное английское изобретение, как грог. В кружку горячего, крепкого и сладкого чаю раздавить ломоть лимона и вылить рюмку рома, а то и просто водки. Или вместо лимона подавить клюквы. И не опьянит чрезмерно, и холод и влагу разгонит, и стиль восприятия не нарушит. Одна-две кружки — и достаточно, можно опять переключиться на чистый чай, который и сам по себе имеет вкус необыкновенный, будучи на торфяной воде сварен.
* * * Считается, что рыболов — существо без меры азартное и во всякое возможное утро вскакивает в несусветную рань. Чорта с два. Поместите рыбака в действительно красивый пейзаж с реально обильной рыбалкой. И понаблюдайте несколько дней. Вот здесь-то и проявится фокус. Оказывается, азарт приложим только к отдельно взятой зорьке, а вот просиживать её с удочкой или заниматься чем ещё — становится вопросом не азарта, а элементарной жадности. Если индивидуум ездит ради природы, рыбалка чаще всего будет занимать либо утреннюю зорьку, либо вечернюю, но никак не обе сразу. Вторую займут иные способы общения с природой.
Даже просто выспаться как следует! Очередное достоинство торфяников — в воде вокруг и в развесистом дереве над палаткой, вкупе придерживающими на несколько часов наступление дневной жары. Обычно ведь как? Коснулся палатки первый солнечный луч, и через минуту жарко. Вылез из
