На пороге Церкви

Нельзя отчаиваться, нельзя опускать руки. Надо помнить, что все мы – грешники, что Господь терпит всех нас и ждет от каждого из нас покаяния и исправления. Иными словами, искореняя собственные грехи и слабости, увеличивая в себе любовь, терпение и сострадание к ближнему, мы помогаем ему в борьбе против недуга.

– Как относится Церковь к психически нездоровым людям? Может ли спастись человек, чья воля из-за болезни не всегда ему подвластна? Он, каясь, все грешит (например, предается унынию, гневу), но воспротивиться не выходит. За свои ли только грехи дается этот крест или за грехи рода? Что делать, если близкий человек сходит с ума? Как молиться ему и близким? У кого просить заступления?

– Вопрос «Может ли спастись такой-то?..» надо сразу отвергнуть: нам не только недоступно, но смертельно вредно рассуждать подобным образом. Господь принял смерть за каждого из нас и воскрес для каждого. Отсюда и выводы. Приблизительно то же самое следует ответить и на вопрос «За что?..», сославшись прямо на слова Спасителя о слепорожденном: «Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии». Если мы хотим остаться христианами и не впасть в оккультизм и язычество, надо понимать яснее ясного: Господь ни на ком не вымещает зла, ни с кем не сводит счетов, ни с кем не рассчитывается за «нанесенное оскорбление». Болезни, страдания, горе и сама смерть суть естественные следствия искажения человеческой природы, и через их преодоление на нас являются дела Божией любви. Все прочие вопросы, касающиеся православного взгляда на душевные болезни, решаются исходя из «Основ Социальной концепции РПЦ», раздел XI.5:

«Церковь рассматривает психические заболевания как одно из проявлений общей греховной поврежденности человеческой природы. Выделяя в личностной структуре духовный, душевный и телесный уровни ее организации, святые отцы различали болезни, развившиеся “от естества”, и недуги, вызванные бесовским воздействием либо ставшие следствиями поработивших человека страстей. В соответствии с этим различением представляется одинаково неоправданным как сведение всех психических заболеваний к проявлениям одержимости, что влечет за собой необоснованное совершение чина изгнания злых духов, так и попытка лечения любых духовных расстройств исключительно клиническими методами. В области психотерапии оказывается наиболее плодотворным сочетание пастырской и врачебной помощи душевнобольным при надлежащем разграничении сфер компетенции врача и священника.

Психическое заболевание не умаляет достоинства человека. Церковь свидетельствует, что и душевнобольной является носителем образа Божия, оставаясь нашим собратом, нуждающимся в сострадании и помощи. Нравственно недопустимы психотерапевтические подходы, основанные на подавлении личности больного и унижении его достоинства. Оккультные методики воздействия на психику, иногда маскирующиеся под научную психотерапию, категорически неприемлемы для Православия. В особых случаях лечение душевнобольных по необходимости требует применения как изоляции, так и иных форм принуждения. Однако при выборе форм медицинского вмешательства следует исходить из принципа наименьшего ограничения свободы пациента».

– Недавно я видел, как в магазине мужики своровали бутылку водки. Сделал вид, что не заметил, а теперь совесть неспокойна. Может быть, надо было позвать охрану или самому с ними поговорить?

– С похожими сомнениями сегодня обращаются к священнику многие прихожане. Причем в основном люди от 50 и старше – те, кто помнит советское время. Для наших поколений (мне 54) характерны неприязнь к доносчикам, стукачам. Даже если мы понимаем, что необходимо донести негативную информацию о ком-то до сведения начальства, нам стыдно. По моим наблюдениям, молодые люди более свободны от этого. Вообще-то нам пора вспомнить, что власть (в том числе и правоохранительные органы) и народ – не оппоненты, а сотрудники. Тогда вопросов у нас не будет. Как нет их у американцев. Я много лет прожил в США. Там есть, конечно, разница между федеральной и местной полицией, но местный полицейский – это всегда «свой человек». А у нас… Как часто женщины жалуются на пьяниц-мужей, которые в пьяном угаре держат в страхе семью, избивают их и детей. Спрашиваю, обращались ли к участковому, а в ответ слышу одно и то же: «Ой, да что вы, батюшка, не хочу сор из избы выносить, да и не доверяю я милиции». – «Почему не доверяете?». – «Да, говорят, все равно правды не добьешься». И приходится на исповеди проводить правовой ликбез, вразумлять людей, объяснять им, что ради безопасности семьи и детей не просто можно, но необходимо обращаться и в милицию, и в суд, и к адвокату. Да, это крайняя мера, но, к сожалению, многие мужья довели свои семьи до края.

Понимаю, что негативное отношение к власти и правоохранительным органам связано не только с нашим тоталитарным прошлым, но и с коррупцией в настоящем. Но без нормальных взаимоотношений народа с властью и правоохранительными органами невозможна нормальная социальная жизнь. И надо нам эти отношения устанавливать. А коррупцию, конечно, необходимо искоренять с полной решительностью.

Очевидно, что когда у нас на глазах в магазине воруют бутылку водки, мы должны принять все меры, чтобы помешать воровству. Схватить и скрутить жуликов не каждому по силам, но позвать охрану, милицию может любой. И это наш нормальный человеческий долг. Пусть потом профессионалы с ними разбираются. Меня спросят, а как же быть, если не алкоголики водку воруют, а голодные – буханку хлеба… Верно, бывает такое в жизни, когда любовь оказывается сильнее правил, сильнее справедливости. И в церковь человек не пойдет, если надо помочь больному и одинокому, и пост нарушит, чтобы не оскорбить ближнего. Так же в точности совесть подскажет верующему, когда надо скрыть любовью какое-то нарушение закона, когда промолчать, когда обличить, а когда – выйти на борьбу. Но скажите мне, от чего реально страдает наш народ в сегодняшней России: от невозможности купить буханку хлеба или от пьяного бесчинства, от равнодушия и беззакония? Голодный попросит – и его накормят, и еще с собой дадут, и помогут справиться с жизненными трудностями. Но я не слышал, чтобы сегодня кто-то воровал из магазина хлеб. Водку – да, это типично. И спьяну – тоже типично. Известно нам, к сожалению, и как побираются у церковных ворот: не столько на хлеб, сколько на опохмелку.

Нравственность всегда конкретна. Христос не допускает фантазий, Он требует от нас трезвости и рассуждения.

Объясните, пожалуйста

Психология нищего

– Ты что же теперь каждое воскресенье в церковь ходишь?

– Да, в общем-то… и накануне… и другие праздники есть… и по будням стараюсь…

– Вот это да! Со всей семьей? А вы поститесь? Или поститься теперь не нужно? Исповедуешься священнику? А старшего вы в православную школу отдали? Ты и в ангелов, и в бесов веришь, или только в Бога? А с женой вы ругаетесь? Курить ты что, бросил? А вина тебе можно? Библию читаете? А жития святых?

Друзья недаром обстреливали Сергея вопросами. Собравшись вместе впервые за несколько лет, они не узнали своего старого приятеля. Сергей С., как и многие другие, был крещен в детстве благодаря настойчивости «отсталой» бабушки, но пионерские годы его прошли в полной изоляции от Церкви. Позже, в девятом классе, когда душа, словно птенец, ломает тесную скорлупу детства и выходит в жизнь, что-то переменилось: пушкинская строка «Ум ищет Божества, а сердце не находит» засела у него в памяти. Как рассказывал Сергей, его особенно поразило, что поэт, написавший ее, был почти что его сверстником… В те годы в школах еще невозможно было говорить о Боге, но учительница, скорее молчанием, чем словами, дала ему понять, что он подошел к рубежу глубокой и удивительной тайны.

Сергей обзавелся Евангелием и стал время от времени заходить в храм – прислушивался, приглядывался. Прошло несколько лет; он узнал, как устроен круг богослужений, стал различать сюжеты икон, мелодии стихир и ирмосов, научился к месту (а иногда не к месту) уснащать свою речь цитатами из Священного Писания. Окружающим все это очень нравилось. В стране наступило время перемен, и Сергею было приятно, что он «попадает в струю» – но не более того. Учеба, работа, женитьба, ребенок – дел и забот хватало с избытком.

– Ты ведь давно религией интересовался, еще со школы, помнится. Но всегда был как все, свой парень…

– Я и сейчас не чужой.

– Не обижайся, не в том дело. Мы сколько лет с тобой друзья? Странно смотреть на тебя: с виду ты как и был, а на самом деле что-то с тобой случилось. Событие, что ли, какое-нибудь редкостное? Или, может, чудо?

– Вся наша жизнь – чудо… – протянул Сергей, не замечая усмешки собеседника, – а событие, пожалуй что, и было, только не редкостное, а самое обычное: мы поспорили с Лилей о «психологии нищего». Помните Лилю?

– Еще бы… На первой парте сидела… Где она, кстати, кто-нибудь знает? Что-то ее не видно – не слышно…

– Были мы как-то у них в гостях: сидим, разговариваем о том о сем, все больше о делах. Ее муж как раз стал серьезные деньги зарабатывать: купили, как водится, новую квартиру, мебель, всякую всячину… Да я и сам тогда на новую работу перешел, на жизнь хватало. Но тут я что-то сказал про магазин у нас на углу, где продукты попроще и подешевле, и Лиле это ужасно не понравилось. Она через весь стол