Трумэна особенно бесило то, что он воспринимал как односторонние советские действия: советские власти ушли с территории восточнее Одера, тем самым, передав управление над значительной частью Германии польским властям. И те взяли на себя эту функцию. Теперь Миколайчик и все прочие не были «кристально чисты» — они получили от СССР превосходные германские земли, и в этом плане их негативное отношение к Москве несколько ослабло. Президент Трумэн чувствовал себя обманутым. Его никак не обрадовало сообщение Сталина о девяти миллионах немцев, бежавших с предназначенных полякам территорий. Теперь президент Трумэн занял позицию, которая мало устраивала и русских и (особенно) поляков: «оставить все территориальные вопросы до созыва мирной конференции».
Следующее очень важно. Вашингтон уже решил для себя, что мирной конференции по Германии не будет. Черчилль говорил о сложности подписать мир, если поляки возьмут слишком много германской территории, о том, что все дело осложнит судьба двух с половиной немцев-беженцев с востока.
Со своей стороны, Сталин как бы забыл о судьбе немцев (агрессоров), он устраивал будущность поляков-жертв агрессии. В будущей Европе он хотел видеть Германию ослабевшей, а Польшу — окрепшей и дружественной. Трумэн отказывался от комментариев, уповая только на всеобщие выборы, проводимые под контролем мировой прессы. Именно в свете этого обстоятельство советские власти на данном историческом отрезке не чинили препятствий западным журналистам, прибывавшим в Польшу (Бирнс признал свободу их передвижения).
Политика откладывать пограничный вопрос была у западных держав непродуманной. Это ставило под вопрос судьбу миллионов поляков, устремившихся в благоустроенные бывшие немецкие земли. Да и политические партии Польши, могли только действуя против себя, ставить под вопрос давние спорные германо-польские территории (о которых мир знал достаточно много со времен плебисцитов 1923 г.). Теперь получалось так, что только Советский Союз, только Сталин готов был защищать Познань и Вроцлав.
Окружение видело, что интересует президента более всего. Когда Сталин сказал, что немцы бежали и оставили полякам все свои восточные территории, адмирал Леги наклонился к уху Трумэна: «Больши убили их всех». Президент Трумэн полностью игнорировал договоренность Ялты о западных границах Польши. Вот о чем думал американский президент: русские «теперь старались компенсировать Польшу за счет трех остальных оккупирующих стран. Этого я защищать не буду, как и Черчилль. Я придерживался того мнения, что русские убили здесь все германское население или согнали его в наши зоны».
Напряжение достигло точки кипения 23 июля 1945 г. Трумэн забыл о слове компромисс, ожесточение было более чем ощутимо, и Сталин предложил призвать для консультаций самих поляков. Идея получила всеобщую поддержку. Представляется, что это был смелый и умный ход Сталина. Какую бы общность не чувствовали между собой лондонские поляки и представители западных правительств, вопрос о западных землях Польши, спорный еще при Пилсудском, не мог быть решен лондонцами в ущемляющем польские претензии духе. И Трумэну с Черчиллем будет непросто отказать своим полякам, чьи интересы, претензии и даже капризы западные лидеры защищали столько лет.
Так и случилось. Поляки были в Цецилиенгофе немедленно, уже 24 июля. И оба их лидера — и Берут и Миколайчик — «атаковали» западных лидеров со свежими аргументами в пользу окончательной польской границы по Одеру-Нейссе. Все отмечали блистательность их аргументации, убедительность их полемического задора. Поляки действовали очень разнообразно. Берут сказал Идену, что не намерен способствовать созданию коммунистической Польши — его идеал — западные демократии с гражданскими и религиозными правами. Американцу Клейтону Берут сказал, что намерен снабжать Западную Европу каменным углем; он безмерно благодарил американцев за их займы и экономическое сотрудничество.
Миколайчик тоже был убедителен. Его крестьянская партия — весьма аморфное политическое объединение. Без помощи Запада нечего и мечтать о польской демократии. В общественном настроении Польши происходит поворот в антизападную сторону. В присутствии Берута Миколайчик выступил в защиту западных границ Польши; 24 июля он вручил Гарриману меморандум, связывающий признание западных границ с проведением всеобщих выборов.
Миколайчик связывал всеобщие выборы с конечным выводом Советской армии и восстановлением довоенных порядков. Но и для Миколайчика задачей номер один были максимально западные границы Польши. И выборы, и вывод советских войск должны последовать после признания окончательных польских границ. Этим весьма мудрым ходом Миколайчик, по существу, переложил ношу всей польской проблемы на Трумэна и Черчилля — так как для тех западные границы Польши не виделись главным пунктом их глобальной стратегии, но если говорить о Польше как независимой демократии, то вначале следует обозначить твердо место Польши в Европе.
Неужели мастера политического компромисса — американцы не найдут приемлемого для всех решения? 29 июля 1945 г. государственный секретарь Бирнс предоставил Молотову американский вариант пакетного компромисса относительно границы по Одеру-Нейссе и германских репараций. В тексте документа американцы соглашались на польское администрирование в регионе — но только до финального разграничения в результате «мирного соглашения». При этом Бирнс неустанно повторял, что польское правительство только временно администрирует бывшие немецкие территории. Ни пяди немецкой территории не гарантировали западные державы полякам.
На следующий день Миколайчик повторил свою фактическую угрозу премьер-министру Эттли и новому министру иностранных дел Эрнсту Бевину. Берут со своей стороны согласился, что всеобщие выборы в Польше должны произойти не позже начала 1946 г. — западная пресса будет полностью допущена на избирательные участки.
Но 31 июля 1945 г. американское и британское руководство передало ответственность за все польское дело советскому руководству. Сталину объяснили, что советские войска обязаны покинуть спорные территории; польское же правительство обязано будет провести всеобщие выборы на основе конституции 1921 г. — и не позже начала 1946 г. Любопытно было бы видеть отношение западных союзников к Москве, если бы она потребовала особого разрешения во Франции, Италии, Бельгии. Не говоря уже о Греции.
А американское правительство никоим образом не соглашалось на то, чтобы Польша, Чехословакия и Венгрия переводили свое немецкое население в Германию.
Раскол в рядах Великой коалиции (как это достаточно отчетливо видно сейчас) вызвало обнаружившееся нежелание руководства Соединенных Штатов провести финальную большую мирную конференцию по Германии. Это был жесткий отказ от обещания, данного в Ялте. Косвенным образом такой отказ давал шанс тем немцам, которые, хотя и чувствовали себя побежденными, но стремились сохранить собственно германские земли. Это не была поблажка германскому реваншизму, но все это означало неокончательность, подвешенность германской проблемы в Европе.
На чем тогда строить? У России и Америки исчез здесь общий враг, но не появилось общих интересов. Стремился ли Сталин «коммунизировать» всю Германию? Нет. Он был в таких вопросах очень осторожен. Еще совсем недавно у него фактически не было союзников в Восточной Европе. Но безразличие англоамериканцев к восточноевропейским вопросам и их пока непонятный авантюризм в отношении уже поднимавшейся из пучины поражения Германии, объективно сближал Польшу, Румынию и Венгрию с Советским Союзом. Скажем, само существование Польши в условиях непризнания ее границ американцами стало зависеть от СССР.
Желая всеми возможными способами поставить плотину на пути Советской России, американцы все меньше обращали внимания на средние и малые восточноевропейские страны, чем толкали их к единственному гаранту их нового статуса — Советскому Союзу. Американцы сами стали проводить то, что Черчилль через несколько месяцев назовет «железным занавесом».
Происходит нечто очень важное в мировой истории. Вашингтон на этапе окончания войны в Европе и последней фазы борьбы на Дальнем Востоке главной стратегической целью ставит сдерживание роста влияния второй сверхдержавы — Советского Союза, а отнюдь не создание глобальной и региональной стабильности.
Итоги итальянской формулы
Два дня шла малорезультативная борьба по поводу отношения к германским союзникам. Когда американцы подняли вопрос о нормализации отношений с Италией, Сталин ответил, что его нужно решать в связке с вопросом нормализации отношений с Венгрией, Румынией и Болгарией. Это противоречило общей линии американской политики в Восточной Европе. Бирнс прямо заявил, что не признает указанные восточноевропейские страны с их нынешними правительствами.
