профессором на лекции, и мечта, в которую упорно отказываюсь не верить, оказывается, рядом. Она в величественном краснокаменном здании с четырьмя пролетами. Она ждет за дверью, где стоят дубовые шкафы с полками, заставленными свитками и книгами.
Триграммы берегут от пыли и старости не пожелтевшую бумагу и иссохшую кожу. Они хранят самое главное, что создало человечество, — мечты и сказки о мире, где мягко накатывают на белый песок волны, высятся золотые бутоны куполов, а вокруг необычные люди, в чьих глазах струится всепонимание и всепрощение.
«Ты можешь сделать все, что хочешь. Нужно забраться на Гору Смерти и провести ритуал».
Откидываюсь на спинку стула. Так просто — перебивает дыхание. На столе, заваленном бумагами, лежит книга о народе, жившем двадцать веков назад. Обложка из потускневшей кожи, посередине два золотых, почти стертых иероглифа. Корешок толщиной с кулак.
Всякий, кто живет в наших местах, любой, кто находил в лесу немало черепков, что вымывало речушками, каждый, кто не раз сбегал на древние капища, знает эту легенду. Более тысячи лет ее разносят бродячие артисты и искусные, в дорогих кафтанах, менестрели. В нее верят все мальчишки и девчонки.
Сейчас передо мной подробное изложение, записанное одним из магов прошлого. Одна из сотен историй о древних временах.
Касаюсь гладких и крепких от триграмм Магистрата страниц. Вглядываюсь в чудную вязь древнего шрифта, старательно выведенные красные знаки. Не глядя, беру словарь и начинаю неспешно, чтоб не спугнуть распластанную легенду, переводить. Иероглифы превращаются в буквы. Слова тягучим языком уводят в мир, который существовал две тысячи лет назад. Черный подвал, стол с пляшущим огоньком свечи, и я, с судорожно стиснутым пером над чистой тетрадью, исчезаем в утреннем тумане.
«Однажды бог огня Один разгневался на людей за то, что они слишком сильно жаловались на жизнь. Он изрыгнул поток огня и воздвиг неприступную Гору Смерти. И сказал — кто алчет исполнения желания так сильно, что не может больше жить, должен забраться на вершину, встать на плато и, не боясь, смотря прямо в небеса,
Отдать судьбу и обрести взамен новую. Такую, какую захочешь. В сказках иногда все логично.
«Душа забудет прежний путь. Непризнанный менестрель станет отважным воином, мастеровитый сапожник научится выпекать невероятно вкусные пироги, а вздорная скучная жена превратится в послушную страстную хозяйку».
Закрываю конспект и щелкаю пальцами. Висящий на стене факел загорается. Дую на огонек свечки и собираюсь. За окном уже вечер.
— А потом? — спрашивает Рик. Подростку стало так интересно, что он даже ни разу не пожаловался, что устал. Или просто не положено ему сейчас ныть? Что невзгоды для императора? А солнце старается усердно. Надо попить, иначе рухнем прямо в пересушенную землю.
— Рик, видишь домик?
Показываю рукой на стоящий справа от дороги небольшой уютный дом с черепичной крышей и двумя оконцами. Вокруг небольшая ограда и скромный сад. Всего пара деревьев — то ли вишен, толи яблонь.
Рядом с террасой виднеется небольшой колодец.
Достаю из рюкзака флягу.
— Пойдем.
— А что было дальше, Адриан? — настаивает Рик.
— Сейчас, — успокаиваю я.
— Древние манускрипты не лгут, — говорит Фари, пристально глядя поверх очков, — пожалуйста, Адриан, брось.
Длинные, с завитками, усы печально поникают.
Не отвечаю, сую в жилистые руки листок со стандартной формой магического заказа. Волшебник молча протягивает руку и берет пергамент.
Фари близко дружил с нашей семьей. Они с папой вместе оканчивали Университет Магии Нарва. Но отцу тяжело давалось волшебство. В итоге, когда грянул гром, мне досталась славная, одна из лучших в Нарве, булочная — прямо напротив Университета. Успешно продал ее два дня назад.
Пара пассов над столом, чуть напряженный, сквозь меня, взгляд. Побледневшее лицо и едва заметные бисеринки на лбу.
Вдруг Фари довольно улыбается и жадно отхлебывает из кружки. Откидывается в кресле. Белым шелковым платком промокает лицо. На слова сейчас сил нет.
Неприглядный серый камушек лежит среди исписанных бумаг. Он размером с чернильницу.
Огненный шарик, что пройдет навылет через массивную дверь, мне наколдовать легко. Ну что поделать, если кому-то на изучение простейшей формулы нужен день, а я щелкаю пальцами — и за мгновение сложнейший водоворот аксиом и теорем складывается в филигранное заклятие?
Но камень… Здесь нужен специалист по зелье варению. Муторная, въедливая специальность. Здесь вам не отточенные, вязкие секунды, послушно замершие на пальцах.
Камень стоил мне всего жалкого состояния. Да и всего запала, что отчаянно бросал вперед. А может, и правда стоит попытаться? Пути назад нет.
Родовой камень в древности полагался каждому человеку. Волшебники творили драгоценности, исходя из особых астрономических и сезонных таблиц.
Характер и душа отражены в родовом камне. Существует три вида. Красный, как огонь горящий рубин — душа, что мчится вперед. Зеленый, как луг, изумруд — душа, чей путь — познание и гармония. И синий, непредсказуемый словно зимнее море. Душа, мудро принимающая боль, а взамен отдающая спокойствие и надежду.
Конечно, камней чистого цвета не бывает. Или встречаются очень редко. Чаще — смешанные.
Фари крутит в руках серый.
— Серый камень редок. Неограненный алмаз. Такой человек не знает ни радости, ни боли. Он словно тень, как осеннее небо. Ограненный, чистый алмаз — символ непоколебимой основы, струна, — задумчиво говорит Фари. — Я создал около ста камней. Сейчас их заказывают купцы да жены аристократов. Бывает, не понравится цвет — требуют поменять. Я развожу руками. Одна вернула оранжевый. Я ведь им вместе с камнями и справочник продаю, — усмехается волшебник. — Она дома овечка овечкой. И мужу улыбнется, и детей приголубит. Думала, ей голубой, перламутровый такой камушек достанется на счастье… — протягивает грустно Фари. — Ан нет, значит, надо меняться самой.
Про камни мы проходили на третьем курсе в «Истории магического искусства». Но каждую строчку я знал еще до поступления в Университет. Невероятная легенда поразила меня с детства.
Оранжевый — противный цвет. Внутри человека — душевная язва, обида на мир и тех, кто рядом. Радоваться такой человек не способен. Он давно позабыл — улыбаешься тогда, когда делаешь от сердца. Пускай — глупая прогулка под звездами. Первая, сквозь череду безвкусных лет семейной жизни.
Всматриваюсь в непроницаемую ночь. Изморозь паутинкой разбежалась по окну.
Где-то там ждет моя Гора.
Фари смотрит укоризненно. Менять судьбы — не удел людей. Слишком просто.
Киваю и прощаюсь.
Дверь скрипит, и я остаюсь один. Ледяной ветер пробирает сквозь теплый мех пальто. Звезды, словно издеваясь, гроздьями висят прямо над головой.
Поглубже натягиваю шапку и медленно иду к спальному дому студентов и аспирантов. Три квартала. Снег скрипит под кожаными сапогами. Городские фонари силятся разогнать тьму, но не могут справиться с ночью уже в двух шагах от себя.
Мне не холодно. Со мной мечта, которая назойливо приходит днем и ночью.
У мечты нет пока сил наполниться объемом и цветом. Я лишь знаю — она о том, что бывает по- другому.
В конце концов! Сквозь перчатку камень впивается острыми гранями в ладонь.
За все, что этот мир сделал для меня! Карьера провинциального мага, вместо которой смертная дружина на границе разваливающейся Империи. Смерть родных от случайного пожара, неизменность и серое небо по утрам. Мне нужна другая жизнь!
