Западного фронта и воспоминания очевидцев.
Начнём с последней предвоенной ночи – с 20 на 21 июня. Как мы уже говорили выше, в 2.40 утра 21 июня 1941 года из штаба округа в Москву ушла шифровка, в которой было сказано: «основная часть немецкой армии в полосе против Западного Особого военного округа заняла исходное положение». Как мы помним, это известие о готовности Вермахта к нападению почему-то не вызвало в Москве ажиотажа. Сталина никто не будил, срочное совещание в его кабинете никто не собирал, а Жукова с Тимошенко не усаживали писать «предупреждающие» директивы. Невзирая на совершенно очевидное намерение немцев напасть в ближайшие часы, как в штабе Западного ОВО (фронта), так и в Генштабе царило полное хладнокровие. Уже одно это, с моей точки зрения, совершенно однозначно говорит о том, что как в Москве, так и в Минске прекрасно знали о деталях германского плана, включая и точные дату/время удара, который предполагал нанести Гитлер.
Мало того, невзирая на сгустившиеся над округом тучи и постепенно нараставшее (особенно на уровне командиров приграничных частей и соединений) нервное напряжение, в течение дня 21 июня в некоторых частях сознательно и демонстративно (а иногда, как мы помним, и под присмотром прибывших из Москвы комиссий) были осуществлены демонстративные мероприятия по снижению боевой готовности. Напомню, что вечером того же дня генерал Павлов столь же показным образом отправился наслаждаться прекрасным. После спектакля с демонстративным просмотром «Свадьбы в Малиновке» (прерывавшегося не только аплодисментами, но и тревожными докладами разведчиков) командующий фронтом направился в штаб – ждать сигналов из Москвы. Точно таким же образом поступили и десятки (если не сотни) других военачальников на других фронтах, а также высшее руководство РКВМФ, флотов и спецслужб – НКВД и Разведупра. Началось «великое сидение», о котором я писал в начале данной работы. Подчеркнём в очередной раз, что, по собственному признанию Г.К. Жукова (а также как минимум десятка других мемуаристов), телефонная связь ВЧ с фронтами и флотами (а также окружных штабов с армейскими) работала устойчиво и без перерывов. Первые звонки наркома обороны и начальника Генштаба «на места» никак не могли раздаться ранее 22.45–23.00 21 июня: согласно журналу посещений Сталина, они покинули совещание в кремлёвском кабинете вождя в 22.20 и просто не смогли бы добраться до своих собственных офисов и «сесть на телефоны» раньше указанного времени.
За первыми звонками Жукова и Тимошенко адмиралу Кузнецову и в управления фронтов последовали и официальные распоряжения Москвы, оформленные в пресловутую «предупреждающую» директиву Жукова. По поводу первого звонка в Минск Р. Иринархов сообщает: «Как вспоминал генерал И.И. Семёнов (в 1941 году начальник Оперативного отдела (
«В «Журнале боевых действий Западного фронта», – пишет тот же автор, – зафиксировано, что шифрованное распоряжение о приведении войск в боевую готовность (
Несколько иначе это звучит в изложении самого Павлова: «В 1.00 22 июня сего года по приказу народного комиссара обороны я был вызван в штаб фронта (
Теперь поделюсь описанием очередной странной «несостыковки» той ночи. «К сожалению, – констатирует Р. Иринархов, – имеющиеся в архивах документы не дают возможности подробно разобраться в действиях руководящего состава армий ЗапОВО. Известно, что командующий 4-й армией генерал Коробков около 1.00 22 июняпод свою ответственность приказал разослать во все подчинённые соединения и отдельные части опечатанные «красные пакеты» с инструкциями о порядке действий по боевой тревоге, разработанными по плану прикрытия РП-4 (ВИЖ, 1988, № 12, с. 15). Эти документы хранились в штабе армии и не вручались командирам соединений потому, что не были утверждены округом. Но командиры корпусов и дивизий знали содержание документов, так как были участниками их составления на своих рубежах обороны» («1941. Пропущенный удар», Москва, с. 266).
Возникает резонный вопрос: как мог Коробков сделать это «под свою ответственность» и якобы в преддверии германского нападения? Ведь, согласно сохранившимся боевым документам Западного фронта, шифровка с «предупреждающей» директивой Жукова была получена в 00.45, а в 1.00 Тимошенко специально ещё раз позвонил в штаб фронта и подчеркнул: «Смотрите мне там, не «поддавайтесь»! К тому же на допросе Павлов показал следующее: «...в 3.30 народный комиссар обороны позвонил ко мне по телефону снова и спросил – что нового? Я ему ответил, что сейчас нового ничего нет, связь с армиями у меня налажена и соответствующие указания командующим даны...» («23 июня – «День М», с. 250). Какие такие им были даны указания?.. Ведь из дальнейших показаний Павлова становится ясно, что приказ о введении в действие планов прикрытия он отдал «шибко самостоятельному» Коробкову лишь после начала военных действий: «Примерно в 4.10–4.15 я говорил с Коробковым
То же самое Павлов сообщил и в отношении других армий фронта: «...Мне позвонил по телефону Кузнецов (
«Впрочем, – пишет М. Солонин, – сохранившееся в архивах (ЦАМО, ф.208, оп.2454, д.26, л.76) первое Боевое распоряжение командования Западного фронта состоит всего из двух фраз и не содержит никаких упоминаний о плане прикрытия: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю: Поднять войска и действовать по-боевому». На документе отметка: