взорвать или расстрелять спецпоезд
Если попробовать порассуждать на тему участия в операции «козырная карта» Канариса, то в голову приходит следующий сценарий. Будучи руководителем Абвера, адмирал должен был являться одним из первых высших военных, узнавших о начавшемся стратегическом сосредоточении ударной группировки Красной Армии на советско-германской границе. Судя по дневникам Гальдера, первые доклады военной разведки о возможных враждебных намерениях Советского Союза появились в начале апреля 1941 года. В мае, как свидетельствуют документы, приведённые И. Хофманом, первоначальные опасения Кейтеля и Йодля превратились в уверенность. Эта уверенность – по крайней мере частично – передалась и Гитлеру. Впрочем, я не знаю, разделял ли на этом этапе опасения упомянутых генералов сам Канарис. Во всяком случае, он не мог не прислушиваться к мнению других военачальников Вермахта (например, Гальдера – его товарища по антигитлеровскому заговору), которые в ту пору – а иногда и после войны – довольно скептически относились к способности Красной Армии вести успешные наступательные действия против Германии уже в 1941 году (в мирные намерения восточного соседа в долгосрочной перспективе никто из них, по-моему, не верил).
Также вполне возможно, что Канарис – как и многие другие в Германии и, судя по статьям в
Следует отметить, что возможностей для подобных контактов имелось великое множество: обе страны по-прежнему считались чуть ли не союзниками и между ними осуществлялось широкомасштабное сотрудничество по многим линиям – военной, экономической, политической и разведывательной. Если же «постеснялись» сказать в лицо (в том числе и лично – на всевозможных дипломатических приёмах с участием в том числе высших политических и военных руководителей Рейха) – что ж, на это всегда имелись прикормленные нейтральные (и не очень) журналисты, способные в любой момент озвучить то, что было необходимо довести до желаемого адресата.
В какой-то момент Канарис вполне мог решиться пойти на прямой контакт с советскими спецслужбами и попробовать предотвратить военный конфликт между двумя странами, которого, как мы помним, он не хотел – несмотря на вполне справедливо приписываемые ему симпатии по отношению к Англии и ненависть к большевизму. Самый поздний срок для установления подобного контакта – это середина июня. 13 июня в Германии было обнародовано «миролюбивое» Заявление ТАСС, а уже 15 июня в
Говоря о моей гипотезе, нельзя обойти стороной и вопрос о семьях комсостава приграничных округов. Я, разумеется, имею в виду то, что как минимум в ряде случаев Москва запретила или отменила их эвакуацию. Дело в том, что тысячи ни в чём не повинных советских женщин и детей могли сознательно использоваться Сталиным и его подручными в качестве дополнительного аргумента, способного убедить противоположную сторону в серьёзности советских намерений. По сути, речь могла идти озаложниках. На данный момент конкретные улики у меня имеются в отношении лишь Прибалтийского Особого военного округа: их предоставил Р. Иринархов. В своей книге «Красная Армия в 1941 году» он, в частности, сообщает: «Генерал Ф.И. Кузнецов разрешил эвакуировать семьи военнослужащих из приграничных районов в глубь территории СССР, но уже 20 июня народный комиссар обороны приказал отменить это распоряжение и вернуть семьи обратно» (с. 406). Прекрасно знавший о дате возможного германского нападения, а также хорошо осведомлённый о не самых мирных планах собственного руководства, командующий округом принял вполне логичное решение: вывезти семьи в тыл – от греха подальше. Но нарком Тимошенко, явно руководствуясь указаниями свыше, тут же потребовал прекратить эвакуацию и тем самым обрёк на страдания и смерть тысячи не успевших уехать женщин и детей. В общем, вполне можно понять его решение не писать мемуары: гордиться нечем...
В подтверждение тезиса об использовании семей комсостава в качестве заложников можно отметить, что уже после получения «предупреждающей» директивы Жукова – в 2.25 ночи 22 июня 1941 года – в военные советы 8-й и 11-й армий поступила «уточняющая» директива Кузнецова: «...5. Семьи начальствующего состава 10, 125, 33 и 128-й стрелковых дивизий перевозить в тыл только в случае перехода границы крупными силами противника» (там же, с. 441). Понятно, что и в этот раз командующий округом выражал волю Москвы: ведь там по-прежнему не верили, что немцы начнут войну в отсутствие ликвидированного фюрера и считали, что перед таинственным германским контрагентом по переговорам надо ещё какое-то время продолжать ломать комедию. Конкретика же в отношении упомянутых дивизий ПрибОВО наверняка отражала их роль в происходившем накануне войны спектакле с «отводом» части пехотных соединений «первой линии».
Я, кстати, подозреваю, что вопрос о семьях комсостава был поднят отнюдь не немецким участником тайных переговоров. Будучи уже в общем знакомым с образом действий советского диктатора, практически уверен: превращение в заложников тысяч членов семей советских командиров являлось его инициативой. В конце концов, это ему ничего не стоило. При этом он даже мог считать, что не подвергает членов чужих семей какой-либо опасности: ведь, по его мнению, немецкое нападение не должно было состояться. А если бы таковое и произошло, что ж: «Краскомы будут лучше драться, зная, что за спиной остались их жёны, матери и дети!» Понятно, что в Москве не рассчитывали на то, что после начала германского вторжения командиры Красной Армии будут частенько забывать о своих прямых обязанностях и заниматься импровизированной эвакуацией семей вместо организации отпора «герману». Так или иначе, лично меня история с семьями комсостава не удивила: давно известно, как именно Сталин И.В. и его холуи относились к собственному народу. Хотя всё это и напоминает скорее методы ведения внешней политики в период раннего Средневековья, ничего удивительного в этом очередном сталинском преступлении не было. В конце концов, большевики с первых месяцев своего нахождения у власти регулярно брали в заложники тысячи собственных совершенно ни в чём не виновных сограждан и так же тысячами их расстреливали. Делали же они это, напомню, по
